Книга зеркал

Однажды, заработавшись в библиотеке, я спустился в гостиную и увидел там Дерека с Видером. Дерек ушел, а профессор пригласил меня остаться на ужин. Видер, мрачный и усталый, мимоходом поздравил меня с предстоящей публикацией (наверное, Лора ему рассказала), но расспрашивать о подробностях не стал, хотя я был бы рад с ним поделиться. Начиналась метель, и я подумал, что дороги занесет снегом и возвращаться домой будет трудно, но отказаться от приглашения не смог.

– Позвоните Лоре, пусть приезжает на ужин, – сказал Видер. – Мы с ней весь день в лаборатории просидели. Если б знал, что вас здесь застану, сам бы ее привез.

Он направился к холодильнику за стейками, а я вышел в прихожую и позвонил домой. Лора сразу же взяла трубку. Я объяснил, что Видер приглашает нас на ужин.

– Он сам предложил тебе мне позвонить? – недовольно спросила она. – А он где?

– На кухне. В чем дело?

– Ричард, я себя неважно чувствую. Кстати, погода совсем испортилась, так что лучше возвращайся домой поскорее.

Я пообещал скоро вернуться и, не настаивая, повесил трубку и пошел в гостиную.

Видер вопросительно посмотрел на меня. Пиджак он уже снял и надел белый фартук с красной вышитой надписью на груди: «Ням-няма, лучшая мама». Профессор исхудал, под глазами залегли темные круги. В резком свете неоновых ламп лицо, будто постаревшее лет на десять, приняло испуганное, загнанное выражение.

– Ну, что Лора сказала?

– Не хочет выходить из дома в метель. И…

– Могла бы и получше отговорку придумать, – раздраженно сказал он, швырнул один из стейков в холодильник и с силой захлопнул дверцу. – Женщины всегда могут сказать, что им нездоровится, не вдаваясь в излишние подробности. Будьте добры, принесите из подвала бутылку красного вина. Что ж, поужинаем вдвоем, как старые холостяки. И хоть мы с вами футболом не увлекаемся, сядем после ужина матч посмотреть, потягивая пиво и рыгая, как настоящие мужчины.

Я принес бутылку вина. Пока стейки жарились на большой чугунной сковороде, Видер занялся приготовлением порошкового картофельного пюре. В распахнутое окно влетали снежинки, таяли в жарко натопленной комнате. Я откупорил бутылку и, следуя указаниям профессора, перелил вино в пузатый графин.

– Год назад, если б я Лору на ужин пригласил, она б сюда стрелой примчалась, даже если бы с небес кипящая смола хлестала, – сказал Видер, отхлебнув виски. – Послушайте старика, Ричард, – как только женщина понимает, что вы питаете к ней какие-то чувства, то сразу начинает злоупотреблять своей властью, пытается вами помыкать.

– А какие именно чувства? – спросил я.

Он пристально поглядел на меня и ничего не ответил.

Ужин прошел в молчании. Стейки были плохо прожарены, картофельное пюре оказалось комковатым. Видер в одиночку выпил почти все вино, а за кофе налил себе полный бокал бурбона и выхлебал его большими глотками. Метель за окном не стихала.

После ужина он сложил грязные тарелки в посудомойку, достал из деревянной шкатулки сигару и закурил. От предложенной сигары я отказался, предпочитая «Мальборо». Видер безмолвно попыхивал сигарой, словно забыв о моем присутствии. Я хотел было поблагодарить его за ужин и попрощаться, но тут он заговорил:

– Ричард, а какое ваше самое раннее воспоминание? Ну, в хронологическом порядке. Как правило, первые воспоминания образуются годам к двум с половиной или трем.

Неоновые лампы на кухне все еще горели, но гостиная погрузилась в полутьму. Горящий кончик профессорской сигары выписывал сложные узоры в сумраке. Длиннобородый Видер походил на библейского пророка, который напряженно вслушивался в темноту, ожидая еще раз услышать глас Божий. На безымянном пальце правой руки таинственно поблескивал перстень с красным камнем. Стол, накрытый белой скатертью, казался гладью замерзшего озера, разделявшего нас, будто каменная стена.

Я никогда прежде не задумывался о своих воспоминаниях «в хронологическом порядке», но через несколько минут понял, что он имеет в виду.

– Я в Филадельфии, в доме тетушки Корнелии… Вы правы, мне три года… ну, почти три, – начал я. – Примерно за месяц до моего третьего дня рождения, в начале лета шестьдесят девятого года. Я сижу на балконе – балкон кажется огромным – и пытаюсь отломить дощечку от зеленого шкафчика. Я в шортах и в белых сандалиях. Потом на балкон выходит мама и уводит меня куда-то… Я не помню, как мы приехали в Филадельфию – на поезде или на машине. Не помню ни обстановки тетушкиного дома, ни ее саму, ни ее мужа. Помню только дощечку, шкафчик и балкон, облицованный кремовой плиткой, и запах какой-то еды, – наверное, рядом с балконом была кухня.

– Значит, когда Нил Армстронг высадился на Луну, вам было три года… – сказал он. – У вас был телевизор? Это как раз тем летом произошло.

– Да, телевизор у нас был – маленький, цветной, стоял на столике у окна в гостиной. А потом мы купили другой, побольше… «Сони».

– Ваши родители наверняка смотрели трансляцию этого исторического события. А вы что-нибудь об этом помните?