Читаем Книга зеркал полностью

– Вот так я все сразу и вспомнил – и как мы с Анной встретились, и как вначале жили душа в душу, и как она мне стала изменять, как надо мной глумилась, как я узнал, что она любовь крутит с этим профессором… А потом – убийство, и как я Видеру звонил, и как меня арестовали, и что в психушке случилось. Я собрал таблетки, которые Видер мне прописал, пошел в аптеку и спросил, для чего они, а аптекарь мне объяснил, что они от простуды и от несварения желудка. Ну, я сразу понял, что никакой Видер не благодетель и не святой, а просто боится, что я все вспомню, поэтому меня под присмотром держит. У меня прямо голова кругом пошла… Я почти неделю из дома не выходил, а потом Видер пришел меня навестить, только я ему сказал, мол, у меня голова болит, я спать хочу. Лучше б я ничего не вспоминал, честное слово.

– А Видер ничего не заподозрил?

– Нет, ему не до того было. Да он меня за человека не считал, будто я невидимка какой. Видно, больше не боялся, что я все вспомню. В Европу хотел переехать.

– А потом вы его убили.

– Ну, как память вернулась, я об этом подумывал, только не хотелось снова в дурку или в тюрьму загреметь. А в тот день я свой ящик с инструментом у Видера в доме оставил – днем бачок в туалете чинил, там и забыл. Профессор меня обедом накормил, и я ушел. А потом вспомнил, что наутро мне инструмент понадобится, вернулся к Видеру, только в дверь звонить не стал, обошел дом, заглянул в окно – а там свет горит, студентик этот в гостях.

– А Фрэнка Спэла вы во дворе не видели?

– Нет. Судя по всему, мы чудом разминулись. Я вернулся к парадному входу, открыл дверь своим ключом, а ящик с инструментом в прихожей стоял, под вешалкой, – Видер его в туалете нашел и вынес. За разговором профессор даже не услышал, как я приходил. Ну, я ящик взял и вернулся домой. Помню, по дороге еще подумал, мол, если вдруг что случится, то студентик этот главным подозреваемым окажется – он же был без памяти влюблен в девицу, за которой профессор ухлестывал. Так вот, часам к одиннадцати я зашел в бар, на всякий случай, для алиби, поболтал с барменом, тот уже закрывать заведение собрался. Он часов не носил, и в баре часов тоже не было. Перед уходом я ему и говорю, мол, слышь, Сид, полночь уже, пора и по домам. А когда копы его допрашивали, он так и сказал, что я в полночь ушел, – и не вспомнил, что я ему сам про полночь наплел. В общем, тогда я еще не знал, что делать. Прямо как во сне… ох, не знаю, как объяснить. Во-первых, я думал, что студентик у профессора заночует – снег же шел, все дороги замело. За пару месяцев до того я машину ремонтировал, нашел в бардачке кистень, прикарманил его на всякий случай – хорошая вещь, знаете ли.

– Да, у меня в семидесятых такой был.

– Ну вот, я вернулся к профессорскому дому, тихонько дверь открыл, вошел. Гляжу – в гостиной свет горит, а профессор на полу растянулся, в кровище, морда вся распухшая, живого места нет. Окна настежь распахнуты… Я окна закрыл, свет выключил – у меня фонарик с собой был. – Симмонс наконец-то взглянул на меня. – Я и решил, что это студентик его обработал, что они-таки поссорились и драку затеяли. Причем ясно было, что это не просто мордобой, а смертоубийство: если бить с умом, посильнее – бац! и все, покойник. И фиг его знает, как тут быть. Одно дело – избить того, кто всю жизнь меня дурил и другом притворялся, а сам жену мою тискал и в дурку меня запер. А как пристукнуть того, кто и так еле дышит, того и гляди концы отдаст? Наверное, я б потихоньку убрался восвояси или, может, «скорую» бы вызвал… В общем, я наклонился, фонариком посветил, а Видер глаза открыл и посмотрел на меня этим своим странным взглядом. Тут я и вспомнил, как за Анной следил, как они в номер вошли, а я, как дурак, прокрался по лестнице и ухо к двери приложил, будто не знал, чем они там занимаются. А стерва эта надо мной измывалась, импотентом обзывала! Меня, того, кто ее с улицы подобрал! Так оно все одно к одному и сложилось. Я профессора кистеньком приложил, изо всех сил, потом дверь запер и домой пошел. А по дороге кистень в реку выбросил. Как спать лег, представил себе Видера в луже крови, и прямо на душе полегчало. И совесть меня не мучает, что я профессора прикончил. Наутро я снова пришел к профессору, а остальное вы знаете. Все это время я считал, что это студентик профессора избил. А вообще я обо всем этом и думать забыл, пока журналист не объявился со своими вопросами. Дело прошлое, вспоминать о нем ни к чему. Вот и все.

– Патологоанатом утверждает, что Видер умер только через два часа. Его можно было спасти, если бы вы «скорую» вызвали.

– Ну, мало ли что он утверждает. Я точно знаю, что он сразу откинулся. Да и какая разница.

– А перед уходом вы в шкафах и тумбочках не рылись? Бумаги по дому не разбрасывали?

– Нет, я сразу ушел.

– Точно?

– Ага.

Я помолчал, размышляя, стоит ли продолжать, но потом все-таки решился:

– Дерек, я тут подумал… Вы же так и не узнали, кто вашу жену убил…

– Не-а, так и не узнал.

– И вас это не волнует?

– Может, и волнует. А что с того?

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-бестселлер

Нежность волков
Нежность волков

Впервые на русском — дебютный роман, ставший лауреатом нескольких престижных наград (в том числе премии Costa — бывшей Уитбредовской). Роман, поразивший читателей по обе стороны Атлантики достоверностью и глубиной описаний канадской природы и ушедшего быта, притом что автор, английская сценаристка, никогда не покидала пределов Британии, страдая агорафобией. Роман, переведенный на 23 языка и ставший бестселлером во многих странах мира.Крохотный городок Дав-Ривер, стоящий на одноименной («Голубиной») реке, потрясен убийством француза-охотника Лорана Жаме; в то же время пропадает один из его немногих друзей, семнадцатилетний Фрэнсис. По следам Фрэнсиса отправляется группа дознавателей из ближайшей фактории пушной Компании Гудзонова залива, а затем и его мать. Любовь ее окажется сильней и крепчающих морозов, и людской жестокости, и страха перед неведомым.

Стеф Пенни

Современная русская и зарубежная проза
Никто не выживет в одиночку
Никто не выживет в одиночку

Летний римский вечер. На террасе ресторана мужчина и женщина. Их связывает многое: любовь, всепоглощающее ощущение счастья, дом, маленькие сыновья, которым нужны они оба. Их многое разделяет: раздражение, длинный список взаимных упреков, глухая ненависть. Они развелись несколько недель назад. Угли семейного костра еще дымятся.Маргарет Мадзантини в своей новой книге «Никто не выживет в одиночку», мгновенно ставшей бестселлером, блестяще воссоздает сценарий извечной трагедии любви и нелюбви. Перед нами обычная история обычных мужчины и женщины. Но в чем они ошиблись? В чем причина болезни? И возможно ли возрождение?..«И опять все сначала. Именно так складываются отношения в семье, говорит Маргарет Мадзантини о своем следующем романе, где все неподдельно: откровенность, желчь, грубость. Потому что ей хотелось бы задеть читателей за живое».GraziaСемейный кризис, описанный с фотографической точностью.La Stampa«Точный, гиперреалистический портрет семейной пары».Il Messaggero

Маргарет Мадзантини

Современные любовные романы / Романы
Когда бог был кроликом
Когда бог был кроликом

Впервые на русском — самый трогательный литературный дебют последних лет, завораживающая, полная хрупкой красоты история о детстве и взрослении, о любви и дружбе во всех мыслимых формах, о тихом героизме перед лицом трагедии. Не зря Сару Уинман уже прозвали «английским Джоном Ирвингом», а этот ее роман сравнивали с «Отелем Нью-Гэмпшир». Роман о девочке Элли и ее брате Джо, об их родителях и ее подруге Дженни Пенни, о постояльцах, приезжающих в отель, затерянный в живописной глуши Уэльса, и становящихся членами семьи, о пределах необходимой самообороны и о кролике по кличке бог. Действие этой уникальной семейной хроники охватывает несколько десятилетий, и под занавес Элли вспоминает о том, что ушло: «О свидетеле моей души, о своей детской тени, о тех временах, когда мечты были маленькими и исполнимыми. Когда конфеты стоили пенни, а бог был кроликом».

Сара Уинман

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Самая прекрасная земля на свете
Самая прекрасная земля на свете

Впервые на русском — самый ошеломляющий дебют в современной британской литературе, самая трогательная и бескомпромиссно оригинальная книга нового века. В этом романе находят отзвуки и недавнего бестселлера Эммы Донохью «Комната» из «букеровского» шорт-листа, и такой нестареющей классики, как «Убить пересмешника» Харпер Ли, и даже «Осиной Фабрики» Иэна Бэнкса. Но с кем бы Грейс Макклин ни сравнивали, ее ни с кем не спутаешь.Итак, познакомьтесь с Джудит Макферсон. Ей десять лет. Она живет с отцом. Отец работает на заводе, а в свободное от работы время проповедует, с помощью Джудит, истинную веру: настали Последние Дни, скоро Армагеддон, и спасутся не все. В комнате у Джудит есть другой мир, сделанный из вещей, которые больше никому не нужны; с потолка на коротких веревочках свисают планеты и звезды, на веревочках подлиннее — Солнце и Луна, на самых длинных — облака и самолеты. Это самая прекрасная земля на свете, текущая молоком и медом, краса всех земель. Но в школе над Джудит издеваются, и однажды она устраивает в своей Красе Земель снегопад; а проснувшись утром, видит, что все вокруг и вправду замело и школа закрыта. Постепенно Джудит уверяется, что может творить чудеса; это подтверждает и звучащий в Красе Земель голос. Но каждое новое чудо не решает проблемы, а порождает новые…

Грейс Макклин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги