Книга живых

– Да то! – промолвила, потянувшись за печеньем, старуха. – Он, когда уже совсем состарился, повадился играть с соседом в карты. Ну играли, шутили при этом. Играли по копеечке. На деньги. И как-то сосед, а он был шебутной мужик, гуторить ему. Вот, мол, ты сколько монет проиграл. Хочешь, я тебе их верну? «А как?» – спрашивает старый черт. «Да поставь на кон свою бабку против монет. Выиграешь – они твои». Тот, старый дурень, и поставил. Да и проиграл свою старуху. Ну, в общем, поиграли они и разошлись. А у старого хрена, видно, ум за разум зашел. Он, видно, поверил, что все это серьезно. Ходил-ходил, а потом взял ружье. И к соседу. Подошел к окну, кричит: «Петр! Петр! Выдь на час!» Тот и выглянул в окно. А он – раз! И убил его из ружья. Убил, идет по улице и бормочет: «Буденновцы не промахиваются!» Ну, приехала милиция. Тогда милиция была. Арестовали его. А что с него возьмешь, с дряхлого старика? Отвезли его в дурку. Признали сумасшедшим. Лечили. Но, правда, недолго. И отпустили. Да он скоро и умер своей смертью. Но только когда позвали казаков могилу ему рыть – никто не пошел. И запретили сходом казаки хоронить его на общем кладбище. Так за оградой и закопали, как собаку…

– Вона как оно поворотилось! – проговорил Казаков.

– Да, уж припомнили ему казаки, кто живой остался. Все припомнили! – буровила о своем бабулька, не забывая жевать беззубым ртом рисовую кашу. – Много в тридцатые натворили они, красные да комбедовцы! Их тада все превозносили до небес. Вот и мы пострадали от этих своих же соседей, которые слали доносы, чтобы самим поживиться… А много ли тогда осталось нераскулаченных? Да почти никого, одна рвань.

Тут отец Анатолий тоже вспомнил историю, которую ему рассказывала бабушка со стороны матери. О том, как ее отец отвел быков на колхозный двор. Стоят они там некормленные, непоенные и ревут. И так ему стало жалко своих быков, что он в сердцах сказал: «На хрен нужен мне такой колхоз!» А кто-то из слышавших это конюхов настучал, донес на него. И забрали деда за милую душу. И он сгинул где-то в застенках товарища Сталина.

А бабулька-то не унималась, вспоминала:

– В двадцать девятом наш хутор почти целиком вступил в колхоз. А мать моя и брат не вступили. За это им присудили штраф: матери – выплатить пятьсот рублев, а брату ее – триста. Понятно, что денег у них таких не было. Посоветовались и решили: вступать. Куда ж деваться? Зимой тридцатого и вступили. Отогнали быков двоих, одну лошадь, косилку, плуг, сено, хлеб на семена на три десятины…

И пока она вот так перечисляла отданное в колхоз, отец Анатолий слушал и думал: «Ведь она помнит все, что отдали, все до последнего гвоздя, отобранное советской властью. Потому что это было нажито горбом…»

Старики за столом уже наперебой начали рассказывать свои горестные истории. Видно, до сих пор жгли они сердца людей, заставляли переживать снова и снова те страшные годы:

– Отец мой, Григорий, как грамотный был, работал бухгалтером. Пришли поздней осенью ночью двое и понятого взяли. Угнали мужика в Вешки, потом перевели в Базки и через какое-то время на грузовой машине отправили в Ростов. Одежду передать – и то не дали. Когда их заарестованных в Базках стригли, он через знакомую парикмахершу передал матери записку на папиросной бумаге: «Был два раза на очной ставке с Фроловым Степаном. Учи детей». На пятый день в Ростове его расстреляли. По какой причине? Я не знаю. Жили мы, как и многие. Мир не без добрых людей. Когда на другой день после ареста пришли конфисковать имущество, один милиционер спросил: «Что отдавать будете, хату или корову?» А другой, спасибо ему, подсказал матери на ухо: «Хату оставляй! Корову наживешь в колхозе». Бабулька помолчала и добавила:

– А детей матерь выучила обоих – и Михаила, и меня. Так что наказ мужа она выполнила.

– А в тридцать третьем у нас был саботаж. И голод, – продолжил кто-то рядом. – Актив ходил по дворам, забирали хлеб. А какой может быть хлеб, когда у людей уж три года не было земли! Хлеба не было. Голод доставал большинство семей. Люди ели все, что попадется. Собирали весною лебеду, щавель. Съели кошек, собак, ворон. К весне начали есть людей. У нас рядом семья была – пятеро ребятишек у них. Смотрим – один пропал. Потом второй. А где они? «Да уехали в Краснодар», – говорит бабушка. Ох, что-то не так. Пришли к ним с обыском. А там… Страсть господня…

Долго слушал сын казачий Анатолий эти грустные рассказы на поминках по невинноубиенному. И по ходу дела вспоминались и ему бабушкины и материны рассказы.

Только сейчас начал он понимать, каким представала перед лицом народа организация, в которой он служил по молодости лет. Каким был строй, который создали коммунисты, и почему этот советский строй рухнул тридцать лет назад безвозвратно. И ни один человек не вышел защищать его. Ни один…

* * *

Вернувшись к себе, курень, отец Анатолий долго не укладывался спать. И так и этак перемалывал в голове эти бесхитростные рассказы о том страшном времени. Но ничего уже не изменить. Надо смотреть вперед.