Книга Жизни

– Такие планшеты мы используем для медицинских карточек. Их полным-полно в каждой больничной палате. Крепятся прямо к спинкам кроватей. – Маркус наклонил голову, вглядываясь в карточку. – Это стандартная карточка пациента. Бенжамен сделал то, что делает любой врач: измерил рост Мэтью, его вес, давление, пульс. – Маркус помолчал. – Здесь еще указаны лекарства, которые принимает Мэтью.

– Мэтью не принимал никаких лекарств, – насторожилась я.

– Теперь принимает. Не по своей воле, – коротко ответил Маркус.

– Это что, наркотики? Но наркотики на вампиров действуют, только если… – Я умолкла.

– Только если вампир получает их через теплокровного. Бенжамен кормит Мэтью… правильнее сказать, насильно кормит чьей-то кровью. – Маркус уперся ладонями в стол и выругался. – И действие этих наркотиков на вампира отнюдь не успокоительное.

– Чем он пичкает Мэтью?

Я чувствовала странное отупение в мозгу и теле. Единственными живыми частями были нити. Они пронизывали меня целиком, словно корни и ветки.

– Смесью кетамина, опиатов, кокаина и псилоцибина. – Голос Маркуса звучал глухо и бесстрастно, но дернувшееся веко сказало мне больше.

– Что такое псилоцибин? – спросила я.

Остальные названия были более или менее знакомы.

– Галлюциноген, добываемый из грибов.

– Такая смесь сведет Мэтью с ума! – воскликнул Хэмиш.

– Быстрое убийство Мэтью не входит в планы Бенжамена, – сказала Изабо. – Что это за ткань? – спросила она, указывая на экран.

– По-моему, одеяло, – ответил Натаниэль. – Ткань находится почти вне кадра, но я все равно добавил этот фрагмент.

– И никаких ориентиров, – проворчал Болдуин, глядя на изображение окна. – Только снег и деревья. Зимой в Центральной Европе тысячи мест могут выглядеть так.

На ноутбуке, принимающем трансляцию, голова Мэтью слегка повернулась.

– Там что-то происходит, – сказала я, придвигая ноутбук поближе.

Бенжамен ввел в помещение маленькую девочку. Я прикинула возраст ребенка: от силы года четыре. На девочке была длинная белая ночная рубашка с кружевным воротником, кружевными манжетами и… следами крови.

Девочка тупо озиралась по сторонам, посасывая большой палец.

– Фиби, уведи Диану в другую комнату, – распорядился Болдуин.

– Нет. Я останусь здесь. Мэтью не будет пить кровь этой малышки. Ни за что! – заявила я, упрямо тряхнув головой.

– Пойми, Мэтью сейчас не в себе от боли, потери крови и наркотиков, – осторожно сказал Маркус. – Он не отвечает за свои действия.

– Мой муж не станет пить кровь ребенка, – повторила я, чувствуя абсолютную убежденность.

Бенжамен посадил малышку к Мэтью на колено и потрепал по шее. Там виднелась ранка с запекшейся кровью.

Ноздри Мэтью инстинктивно раздулись. Кровь, источник его жизни, была совсем рядом. Но затем он намеренно отвернул голову.

Болдуин безотрывно смотрел на экран ноутбука. Он следил за братом: сначала настороженно, затем с изумлением. Еще через какое-то время изумление сменилось уважением.

– Вы только посмотрите: какое самообладание! – пробормотал Хэмиш. – А ведь сейчас все внутри его требует крови ради собственного выживания.

– Ты по-прежнему думаешь, что Мэтью недостает качеств, необходимых главе клана? – спросила я у Болдуина.

Бенжамен стоял к нам спиной. Его реакции мы не видели, но чувствовалось: он раздосадован. События шли вразрез с его планами. Размахнувшись, он ударил Мэтью по лицу. Неудивительно, что я с трудом узнала лицо мужа. Затем Бенжамен грубо схватил ребенка и держал ее так, что шея девочки находилась под самым носом Мэтью. Трансляция шла без звука. Возможно, и к лучшему, поскольку лицо девочки сморщилось от ужаса и она начала кричать.

Губы Мэтью задвигались. Девочка повернула голову к нему. Ее плечики уже не так сильно тряслись от рыданий. Изабо, сидевшая рядом со мной, вдруг запела:

– Der Mond ist aufgegangen,
Die goldnen Sternlein prangen
Am Himmel hell und klar[56]

.

Изабо пела так, что слова совпадали с движением губ Мэтью.

– Изабо, прекрати! – потребовал Болдуин.

– Что это за песня? – спросила я и протянула руку к экрану.

Мне захотелось коснуться лица Мэтью. Даже в условиях жуткой пытки он сохранял шокирующее бесстрастие.

– Это немецкий гимн. Часть строк превратилась в известную колыбельную. Филипп часто напевал ее после… возвращения домой.

Лицо Болдуина исказила гримаса горя. Там было что-то еще. Чувство вины.

– Это песня об окончательном приговоре, выносимом Богом, – сказала Изабо.

Руки Бенжамена задвигались, а когда остановились, детское тельце обмякло. Головка девочки склонилась под неестественным углом. Пусть Мэтью не убивал этого ребенка, он не смог спасти девочку. Еще одна смерть, которую он вечно будет носить с собой.

– Довольно! Это закончится. Сегодня же!

Я схватила связку ключей, оставленную кем-то на столе. Меня не волновало, от чьей они машины, но я надеялась, что от машины Маркуса. Следовательно, быстрой.

– Сообщите Верене, что я выезжаю.

– Нет!

Крик Изабо заставил меня остановиться. Не властностью. Он весь состоял из душевной боли.