Книга Жизни

– Ты не говорил мне, что нацисты ослепили твоего отца на один глаз.

Я знала о зверских пытках, чинимых над моим свекром, однако и представить не могла, до какой степени простирались зверства нацистов. Лицо Филиппа было изранено. Хвала судьбе: пять букв моего имени не могли дать более детальный портрет. Я осторожно коснулась щеки Филиппа. Изображение пропало, оставив на конверте чернильное пятно. Тогда я щелкнула пальцами, сотворив маленький вихрь. Когда он перестал бушевать, буквы на конверте заняли прежние места.

– Знаете, мадам де Клермон, сир Филипп часто говорил с вами о своих бедах, – тихо продолжал Ален. – Особенно когда боль становилась нестерпимой.

– Говорил с ней? – оцепенело спросил Мэтью.

– Почти ежедневно, – кивнул Ален. – Чтобы никто случайно не подслушал, он велел мне удалять всех из той части замка, где он лежал. Мадам де Клермон дарила сиру Филиппу утешение, как никто другой.

Я перевернула конверт, провела пальцем по выпуклостям древней серебряной монеты.

– Когда Филипп добавлял к письмам монеты, адресаты их потом ему возвращали. Лично. Тогда как я смогу это сделать, если он покинул наш мир?

– Возможно, ответ ты найдешь в письме, – предположил Мэтью.

Я осторожно извлекла монету, затем вскрыла конверт и достала сложенный лист бумаги – настолько хрупкий, что мне было боязно его разворачивать.

Мои ноздри уловили слабый запах лавра, фиг и розмарина.

Взглянув на письмо, я мысленно поблагодарила свой опыт чтения самых трудных и неразборчивых почерков. Освоившись с написанным, я стала читать письмо вслух.

Диана!

Не позволяй призракам прошлого лишать тебя радости будущего.

Спасибо, что держала мою руку.

Теперь ты можешь ее отпустить.

Твой отец по крови и клятве,

Филипп.

P. S. Эта монета – плата паромщику. Скажи Мэтью, что я буду ждать твоего благополучного прибытия на нашу сторону.

Несколькими последними словами я буквально поперхнулась. Потом они прозвучали еще раз, отразившись от стен.

– Значит, Филипп ждет, что я верну ему монету.

Я представила, как он стоит и ждет, пока Харон не перевезет меня на другой берег реки Стикс. Наверное, рядом с ним будут стоять Эмили и мои родители. Я закрыла глаза, прогоняя мрачные картины.

– Как понимать его слова: «Спасибо, что держала мою руку»? – спросил Мэтью.

– Я пообещала твоему отцу, что в тяжкие дни не оставлю его одного, а буду рядом с ним. – Мои глаза наполнились слезами. – Как я могла забыть об этом?

– Не знаю, любовь моя. Однако тебе удалось сдержать свое обещание. – Мэтью наклонился, поцеловал меня и заглянул через плечо на строки отцовского письма. – А Филипп, как всегда, сумел оставить последнее слово за собой.

– То есть как? – спросила я, вытирая мокрые щеки.

– Он оставил письменное подтверждение, что удочерил тебя добровольно и с радостью. – Длинный белый палец Мэтью коснулся хрупкого бумажного листка.

– Потому-то сир Филипп и хотел, чтобы мадам де Клермон как можно скорее все это получила, – согласился Ален.

– Все равно не понимаю, – пожала я плечами.

– Драгоценные камни, сумма твоего приданого и, наконец, отцовское письмо – все это весомые доказательства. С ними ни детям Филиппа, ни даже Конгрегации уже не заявить, что Филипп удочерил тебя насильно, против своей воли.

– Сир Филипп хорошо знал своих детей. Часто он не хуже любой ведьмы предвидел их будущее, – кивая, подтвердил Ален. – Не буду мешать вашим воспоминаниям.

Поблагодарив Алена, Мэтью дождался, когда его шаги затихнут, потом внимательно и встревоженно посмотрел на меня:

– Это не сильно по тебе ударило, mon coeur?

– Ничего, я справлюсь, – ответила я, глядя на стол.

Там было разложено прошлое. Вот только где взять ясное будущее?

– Пойду переоденусь, – сказал Мэтью, чмокая меня в щеку. – Я недолго. Потом спустимся на завтрак.

– Не торопись, – ответила я, добросовестно изображая искреннюю улыбку.

Когда Мэтью ушел, я потянулась к золотому наконечнику стрелы. Вспомнила, как Филипп настоял, чтобы я надела его на свадьбу. Тяжесть наконечника действовала успокаивающе. Металл быстро нагрелся от моего прикосновения. Я перекинула цепь через голову. Острие наконечника замерло у меня между грудей. Его грани успели стереться и не царапали кожу.

В кармане джинсов что-то зашевелилось. Сунув руку, я достала связку шелковых нитей. Нити прядильщицы. Они вместе с нами переместились из XVI века. Но если рукав свадебного платья выцвел и истлел, если выцвели ленточки, которыми были перевязаны мои письма, то нити были яркими и крепкими. Они переплетались и танцевали вокруг запястий, словно яркие змейки. Их сплетения давали новые оттенки, чтобы через мгновение вернуться к первоначальным цветам. Затем нити поползли к голове и добрались до волос, словно что-то там искали. Я осторожно их вытащила и спрятала в карман.