Книга жизни. Воспоминания. 1855-1918 гг.

— Ну, вот это другое дело, это я понимаю!

И так мы на все спектакли и выписывали двух суфлеров: в будку — Ларина, а в кусты — Фатеева.

Поставили и "Вишневый сад" Чехова. Исполнялся он хорошо. Удачно были переданы даже все второстепенные роли. И я утверждаю, что Медведев играл лучше Артема, Петровский не хуже Москвина и т. д. А Яковлев Степан (Лопахин) был прямо-таки великолепен в главной роли. Декорации для пьесы были написаны Коровиным. Он так заботился о постановке, что в первом акте во все окна вставил стекла, а не сетки, и покрыл их перед спектаклем из пульверизатора водяной пылью, чтобы передать впечатление предрассветного холода. Я не согласен был только с его трактовкой второго акта: он изобразил пейзаж какой-то Ярославской губернии, и когда говорят о шахте и сорвавшейся бадье, — выходило "не по времени и не по месту". Пьеса выдержала 13 представлений и перешла на следующий сезон.

Тучи надвигались. С 10 октября сборы упали сразу. А с 14-го пришлось прервать спектакли.

В Москве события обострились до того, что улицы преградили баррикадам, и захлопали пушки. Она погрузилась в тьму, и все театры закрылись.

Здесь в Петербурге каждый день где-нибудь да действовал правительственный театр. Закрыт Александрийский, но идет в Михайловском "Жанина". Опера и драма бездействуют, а французы играют "Les meprises de Lambinet" и "Francillon" и делают 1014 руб. сбора. 16-го, в воскресенье, вечером спектаклей не было, а утром шла в Мариинском театре "Пиковая дама" при 1979 руб. сбора. У нас назначен был "Вишневый сад". Публики почти не было, директор рано утром уехал в Петергоф. Я своей властью отменил спектакль, до того артисты были удручены — да и играть не для кого было. В пять часов директора не было. Я поговорил с Вуичем — и мы решили не давать и вечерних спектаклей. 16-го вечером шел "Лес", сбора было 320 руб. — было скучно, вяло, тускло. Труппа требовала отмены спектаклей, так как нервы у всех были натянуты до maximum'a. У директора настоятельно просили дозволения завтра днем собраться на сцене и разрешить так или иначе наболевший вопрос.

А в полночь была объявлена конституция. У патрулей ружья были временно разряжены. В ресторанах и кафе на столах говорили речи, даже кое-где пробовали петь Марсельезу. Город горел огнями, было всеобщее ликованье до самого утра.

На следующий день — солнечный, ясный — многочисленная процессия с пением и фригийскими колпаками заходила по Невскому. Репин в картине "18 октября 1906 года" чудесно схватил это настроение толпы — преимущественно учащейся молодежи. В этот день мне исполнилось 50 лет. К 11 часам я приехал в театр. Начались речи — пустые, нудные. Пели гимн по предложению кого-то. Я ушел к себе в кабинет. Пришел Теляковский.

Он объявил мне, что Фредерикc и Трепов потребовали безоговорочно продолжения спектаклей, между тем градоначальник сказал, что он не ручается за возможность играть. Публика требовала гарантии за спокойствие, — писала Теляковскому, что пойдет в театры, если ей это спокойствие обеспечат. Но дирекция была бессильна дать такое нелепое обеспечение. .

Вечером шла "Не все коту масленица" и было до 600 руб. сбора. Публика потребовала гимна. Его исполнили трижды. Тогда зритель, сидевший, как оказалось потом, в галерее по контрамарке, крикнул "долой монархию!" Публика зашикала. В это время на сцене пили чай по ходу пьесы Стрельская и Шмитова-Козловская. Я видел, как чай заплескался на блюдечке у Шмитовой и облил ее колени. Спазм сдавил ей горло, она была близка к истерике. Но все дело обошлось благополучно. Зритель сбежал — и спектакль доиграли.

Хуже дело было в Мариинском театре. Там шел "Лоэнгрин". В зале началось препирательство между седоватым господином и его соседом. Дело перешло в драку. Беременная примадонна перестала петь: с перепугу у нее пропал голос. Часть оркестра — около 40 человек — бежали из театра. Доигрывать было некому.

До поздней ночи по городу ходили процессии со знаменами и ликованьем, а санитарные каретки развозили раненых и убитых.

Было постановлено труппой подать государю благодарственный адрес за дарование "свободы". Адрес этот поручено было составить мне. Вот что я написал:

"Государь!

Екатерина Великая начертала на доме искусств надпись — "Свободным художествам" как завет того, что искусство должно быть свободно.

17 октября по воле вашего императорского величества пали путы, сковывавшие расцвет отечественного искусства. Ныне нам, свободным артистам, дана возможность свободно служить сцене и нести тот светоч добра, красоты и правды, — который должен быть путеводной звездой в развитии человечества.

С восторгом мы приняли эту весть в доме нашего августейшего хозяина и готовы, государь, с наплывом новых сил служить великому и прекрасному драматическому искусству, отдав ему все наши знания, помыслы и дарования.

Драматическая труппа Александрийского театра".