Книги Яакововы

Поначалу Коссаковский сопротивляется, на охваченных религиозной манией паломников он глядит с иронией. С большим удовольствием он предается прогулкам по каменистым дорожкам, окружающим монастырь, по разогретой земле, постоянно подвергнутой воздействию маленьких смычков цикад; по земле, которая от смеси смол и трав пахнет как нечто съедобное, будто высохшая, нашпигованная зеленью лепешка. В ходе этих прогулок Коссаковский представляет себе, что когда-то здесь жили греческие боги, те самые, о которых он учил в доме у дяди. Теперь они возвращаются. У них золотые, блестящие одеяния, очень светлая кожа, они выше обычных людей. Иногда ему кажется, будто бы он идет по их следам, что если поспешит, то, возможно, и догонит богиню Афродиту, увидит ее изумительную наготу, благоухание иссопа⁶⁵ через мгновение превращается в полузвериный запах вспотевшего Пана. Он напрягает воображение, его глазами желает их видеть, они нужны ему. Боги. Бог. Их присутствие в смолистом запахе, в особенности же, тайное присутствие некоей силы, сладкой и липкой, пульсирующей в каждом существовании, вызывает, что мир кажется заполненным по самые края. И он еще сильнее напрягается, чтобы представить – присутствие. Член его набухает и, хочешь не хочешь, на этой святой горе Коссаковскому приходится облегчить себя рукоблудием.

Но потом, как-то днем, когда он кажется самом себе самым счастливым, в самый полдень засыпает в тени какого-то куста. Неожиданно его будит шум моря – сейчас оно звучит враждебно, но ведь сопровождало его все время. Коссаковский схватывается и разглядывается по сторонам. Стоящее высоко величественное солнце разделяет все на светлое и темное, на сияние и тень. Все остановилось, издалека он видит застывшие в неподвижности морские волны, над ними висит одинокая чайка, словно бы прибитая к небу. Сердце подходит ему к горлу, Коссаковский подпирается, чтобы подняться, и внезапно трава под его ногами рассыпается в прах. Ему нечем дышать, горизонт опасно приблизился, и через мгновение его мягкая линия превратится в петлю. И в этот самый момент Антоний Коссаковский осознает, что этот стонущий шум моря – это рыдания, и вся природа участвует в трауре по тем богам, в которых мир столь нуждался. Никого здесь нет, Бог сотворил мир и умер, надорвавшись. Необходимо было приехать так далеко, сюда, чтобы это понять.

И потому Коссаковский начинает молиться.

Но молитва ему не удается. Напрасно он склоняет голову к животу, сворачивает телов клубок, подобный тому, который человек творил перед рождением – так, как его учили. Спокойствие не приходит, дыхание не может выровняться, а механически повторяемые слова: "Господи Иисусе Христе..." не приносят никакого облегчения. Коссаковский чувствует лишь собственный запах – зрелого, потного мужчины. И ничего более.

На следующий день, утром, не обращая внимания на причитания Ирины, равно как на брошенные обязанности, он садится на первый попавшийся парусник, даже не спрашивая, куда тот направляется. Он еще слышит с берега призыв: "Молитвааа, Молитвааа", и ему кажется, что это зовет его остров. Только лишь в море он узнает, что плывет в Смирну.

В Смирне все для него складывается очень хорошо. Он находит работу у тринитариев, и впервые за долгое время ему удается заработать какие-то приличные деньги. Для себя он не скупится: покупает себе богатый турецкий костюм и заказывает вино. Выпивка доставляет ему громадное удовольствие, лишь бы только имелась хорошая компания. Он видит, что как только разговаривает с каким-нибудь христианином и сообщает, что был на горе Афон, это пробуждает огромную заинтересованность, поэтому каждый вечер прибавляет к своему рассказу какую-то новую мелось, пока тот не превращается в бесконечную полосу приключений. Сам говорит, что его зовут Моливдой. Он доволен этим новым прозвищем, поскольку оно никак не имя. Моливда – это нечто большее, чем имя, это новый герб, вывеска. Предыдущее именование: имя и фамилия – уже сделалось слишком малым, изношенным, каким-то тким соломенным, как ему кажется – он почти что совсем отбрасывает. Его он использует только в общении с братьями тринитариями. Антоний Коссаковский – ну что от него осталось?

 

Моливде хотелось бы приглядеться к своей жизни с какого-то отдаления, которое имеется у встреченных им иудеев из Польши. Днем они делают то, что следует, все собраны и всегда в хорошем настроении. По вечерам непрерывно разговаривают. Поначалу он их подслушивает, они же считают, будто бы тот их не понимает. Вроде бы как и иудеи, но Моливда чувствует в них нечто близкое. Он даже серьезно рассуждает, то ли это воздух, свет, вода, природа как-то так осаждаются в человеке, что те, кто выросли в одной стране, обязаны походить друг на друга, даже когда все остальное их разделяет.