Книги Яакововы

Мы уселись рядом, и Мордехай извлек откуда-то бутылку наилучшего вина. После двух рюмок лицо Товы поплыло, на нем появилось выражение детского изумления, брови поползли вверх, лоб наморщился, и я подумал, что вот сейчас вижу истинное обличие этого мудреца, что Това все время следит за собой. Как человеку, не привыкшему к выпивке, вино быстро ударило в голову. Реб Мордке тут же стал над ним подшучивать: "Да как же это не пить, если владеешь собственным виноградником?". Только причина нашего визита была другой. Вновь я почувствовал себя, как раньше, когда мы сватали молодых. Речь шла о Яакове. Поначалу, что держится он с салоникскими иудеями, которые поддерживают Коньо, сына Барухии, что Тове весьма понравилось, поскольку он и сам к ним притирался. Только мы с реб Мордке упрямо возвращались к чему-то другому, наше упорство, упорство "тех двоих из Польши", как говаривал о нас сам Това, было чем-то вроде спирали – поначалу казалось, будто бы оно слабело, но тут же возвращалось в то же самое место, только в иной форме. А тем местом, к которому возвращался всякий разговор после далее всего идущих отступлений и наиболее отдаленных ассоциаций, был Яаков. Чего мы хотели? Мы хотели женить Яакова с дочерью Товы, и таким образом Яаков сделался бы уважаемым человеком. Неженатый еврей – это никто, и его никогда не станут принимать серьезно. И что еще? Что это каким-то чудом родилось в наших головах? То была мысль отважная, может даже опасная, только неожиданно я увидел ее в целостности, и мне она показалась абсолютно совершенной. Как будто бы до меня дошло, зачем все это было нужно – наши путешествия с реб Мордке, наше обучение. И, может это вино раскрыло мой разум, потому что внезапно все для меня сделалось ясным. И тогда реб Мордке сказал за меня:

- Мы высватаем его к твоей дочери, и он поедет в Польшу как посланник.

Именно этого мы желали. И, о чудо, Това не противоречил нам ни единым словом, ибо он, как и каждый, об Яакове слышал.

Короче, мы послали тогда за Яаковом, и тот пришел после длительного времени, а с ним целая банда мальчишек его возраста и какие-то турки. Они остались по другой стороне небольшой площади, Яаков же встал перед нами, несколько смущенный. Помню, когда я увидал его, по телу прошла дрожь, почувствовал я, как дрожит все мое тело, и испытал я любовь, более, чем к кому-либо на свете. У Яакова горели глаза, был он весь каким-то возбужденным и с трудом пытался сдержать вечную свою ироническую усмешку.