Махендранатх сидел у ног Рамакришны много лет и записывал всё, что происходило вокруг его мастера. Его книга известна как ‘Евангелие Рамакришны’, но написанная этим М. Он не хотел открывать своего имени, он хотел остаться анонимом. Это путь настоящего ученика. Он сгладил себя совершенно.
В день, когда Рамакришна умер — вы будете удивлены — М умер тоже. Ему больше незачем было жить. Я могу понять… после Рамакришны куда труднее было остаться жить, чем умереть. Смерть казалась более блаженной, чем жизнь без мастера.
Было много мастеров, но вряд ли когда-то существовал ученик, подобный М, чтобы так рассказать о своём любимом мастере. Он нигде не вмешивается в, в книге его нет. Он просто передающий — не о себе и Рамакришне, а только о Рамакришне. Он больше не существовал возле мастера. Я люблю этого человека и его книгу и его стремление совершенно исключить себя. Удача найти такого ученика, Рамакришна был в этом более удачлив, чем Иисус. Я знаю имя этого человека, потому что я ездил в Бенгал, а Рамакришна был жив ещё в конце прошлого столетия, так что мне было не трудно узнать об этом человеке Махендранатхе.
Семь. Это был индийский мистик начало этого века. Я не думаю, что он был просветлённым, потому что он допустил три ошибки; в остальном его собранные работы красивы, поэтичны… Но эти три ошибки не нужно забывать. Даже такой человек как Раматиртха может соверщать иногда глупые ошибки.
Он был в Америке. Он был человек с харизмой и ему поклонялись. Когда он приехал в Индию, он решил, что сперва ему нужно идти в Варанаси, цитадель индуистской религии, Ерусалим индуистов — их Мекка. Он думал, что если американцы так его уважают, то и индийские брамины… — они будут поклоняться ему как богу. Он ошибался. Когда он говорил в Варанаси, один брамин поднялся и сказал: «Прежде чем ты продолжишь свою речь, ответь пожалуйста на мой вопрос. Знаешь ли ты санскрит?»
Раматиртха говорил о предельной реальности, а этот человек спрашивает его: «Ты знаешь санскрит? Если нет, у тебя нет никакого права говорить о том, о чём ты говоришь. Сперва пойти и выучи санскрит!»
Дело было не в брамине — все на свете брамины такие. То, что меня удивляет — Раматиртха стал изучать санскрит! Для меня это потрясающе. Ему нужно было сказать этому брамину: «Уйди прочь! — вместе со всеми твоими ведами и санскритом! Меня это не забоит. Я знаю истину, и почему я должен беспокоиться о санскрите?»
Раматиртха не знал санскрит, это правда — но в этом не было никакой надобности; он же почувствовал, что должен… Это первая вещь, которую я хочу чтобы вы помнили. Его книги поэтичны, они подбадривают, они полны экстаза — но он где-то упустил..
Второе: когда его жена прибыла повидать его из далёкого Пенджаба — он отказался увидется с ней. Он никогда не отказывал ни одной другой женщине, но собственной жене он отказал. Он испуался. Он всё ещё был привязан. Мне так жаль его — отказывающегося от жены, испуганного.
Третье, он совершил самоубийство — хотя индуисты называют это «саморастворение в Ганге». Люди дают красивые имена уродливым вещам.
Если исключить эти три вещи, книги Раматиртхи очень ценны — но если вы забудете об этих трёх ошибках, вы можете начать думать о Раматиртхе как о просветлённом. Он говорил так, как если бы он был просветлённым, но он только «как если бы».
Восьмое, Дж. Е. Мур «PRINCIPIA ETHICA». Я любил эту книгу. Это великое упражнение в логике. На всех двухстах или больше страницах он рассматривает только один вопрос: «Что такое ‘хорошо’?» — и, в конце концов, приходит к выводу, что ''хорошо'' неопределимо. Замечательно! Но он выполнил своё задание — по сути, он пришёл к тому же выводу, к которому приходят все мистики. Он был философом. Он шёл постепенно, шаг за шагом, но пришёл к тому же заключению, что и мистики.
Хорошо неопределимо, так же как красота, так же, как Бог. Всё, что имеет хоть какую-то настоящую ценность, нельзя определить. Запишите: если что-то может быть определено, значит оно не имеет цены. Если вы в своей жизни не придёте к неопределимому, вы не узнаете по-настоящему ценноого, стоящего.
Девять… Я оставил вне списка «Песни Рахима», но я не могу больше. Он был мусульманин, но его песни написаны на хинди, и поэтому мусульмане не любят его, они совсем не вспоминают его. Индуисты не любят его потому что он был мусульманином. Возможно, я единственный, кто уважает его. Его полное имя Рахим Кхан Кхана. Его песни той же высоты и той же глубины, что и у Кабира, Мееры, Сахаджо или Чайтаньи. Почему он написал их на хинди? Будучи мусульманином он мог бы написать их на урду — а урду намного красивее, чем хинди. Но он сделал сознательный выбор; он захотел бросить вызов мусульманской ортодоксальности.