Книги, которые я любил

И второе имя сегодня — Экхарт. Я любил бы его, будь он рождён на Востоке. Быть рождённым среди немцев и потом писать или говорить о предельном — это нелёгкий труд. Но ему приходилось этим заниматься, и выходило у него замечательно. Немцы есть немцы; что бы они ни делали, они деляют это на отлично. Даже сегодня, кажется, один из немецких санньясинов всё ещё колотит, строит… Прекрасно! Слушайте эти стуки — как красиво они вливаются в тишину…

Экхарт был неграмотен. Странно, что многие мистики неграмотные. Должно быть, что-то не так с образованием. Почему так не много образованных мистиков? Образование, должно быть, разрушает что-то важное, почему ты впоследствии не можешь стать мистиком. Да, система образования разрушает! Двадцать пять лет непрерывно, от детского сада до аспирантуры, — это разрушает всё, что в вас есть естественно красивого внутри. Ваш лотос сминают все эти учителя, роза убита так называемыми профессорами и прочими: ректорами, деканами. Какие красивые названия они выбрали для себя!.

Настоящее образование ещё не внедрено. Ему ещё предстоит начаться. Это должно быть образование сердца, не головы, женского в вас, а не мужского.

Это так удивительно, что Экхарт, живя среди германцев, самой шовинистической нации на свете, умудрился остаться в сердце, и после говорить оттуда. Бедный, необразованый, не имеющий ни политического, ни экономического статуса… — он был так богат. Всего несколько человек за всю историю были столь же богаты… Их богатство — это БЫТИЕ.

Напишите «бытие» заглавными буквами…

Эти два слова, «бытие» и «становление»[10] должны быть поняты. Становление — это процесс, не имеющий ни начала, ни конца, он только продолжается. Но бытие — это вообще не процесс, это то, что есть. Можно назвать это ″есть-ность″, и это будет очень близко.

Бытие не от времени и пространства, это нечто трансцендентное. И снова, напишите это заглавными — ТРАНСЦЕНДЕНТНОЕ. Жаль, что вы не можете написать это золотыми буквами. Это слово должно быть написано чистым золотом, не восемндацать карат или двадцать четыре — 100 %-ным золотом!

Экхарт сказал всего несколько вещей, но их было досточно, чтобы привести в раздражение уродливое духовенство, попов и демонов, окружавших его. Они сразу же остановили Экхарта. Они сказали ему, что ему говорить, а что нет. Нужен был безумец, такой как я, чтобы не послушаться этих идиотов. Но Экхарт был простым человеком, он послушал, он согласился с авторитетом и силой. В конце концов, немцы есть немцы. Когда им говорят: «Налево!», они поворачиваются налево, когда говорят «Направо», они поворачиваются направо.

Меня выгнали из армейских сборов в университете — потому что, когда коммандир говорил: «Напра-во!», я ещё обдумывал это. Все, кроме меня, немедленно поворачивались. Коммандир был озадачен. Он сказал: «Что с тобой? Ты не услышал? Что-то не так с твоими ушами?..»

Я отвечал: «Нет, что-то не так со мной. Я не вижу смысла. Почему я должен поворачиваться вправо или влево? Нет никакой надобности, нет причины. И эти дураки, которые поворачиваются по вашей команде вправо или влево, в конце концов возвращаются в то же положение, в котором я нахожусь и сейчас».

Конечно, меня прогнали — и я был несказанно рад. Все думали: ″Как ему не повезло″, я же был уверен, что мне несказанно повезло. Они шептались, что со мной что-то не так: «Его прогнали, а он улыбается…» По этому случаю я устроил вечеринку с виной и разными вкусностями.

Но Экхарт послушался. Немцы не могут быть по-настоящему просветлёнными, это для них слишком трудно. Вималкирти, должно быть, первый немец, ставший просветлённым. Но Экхарт был очень близко… ещё один шаг — и мир был закончился. И открылось бы нечто, то, что ЗА дверью, запредельное этому миру… Но он говорил — просто потому, что был германцем, потому что поддался давлению политиков от духовенства, — он говорил просто красивые вещи. Всего лишь небольшая доля истины проходит через его слова — поэтому я включаю его в список.

Третий номер — ещё один немец: Боэм. Я не знаю, как произноситься его имя — но кому это нужно! Вот как оно пишется: Б-о-э-м.[11] Немцы произносят его иначе, в этом я уверен. Но я не немец и я никогда не иду ни с кем на компромисс. Я всегда называл его ″Бомэй″. Даже если бы он пришёл ко мне и сказал: «Не так нужно произносить моё имя!..», я бы сказал ему: «Не переживай! Для меня это и есть твоё имя — и это будет твоим именем, Бомэй».

Странно, но когда бы Арпита ни заходила в мою комнату, всегда начинает пахнуть Боэмом, я почему-то сразу вспоминаю о Боэме. Наверно, это просто асоциация — он был сапожником, обувным мастером, и Арпита делает для меня обувь. Тебе повезло, Арпита, — ты напоминаешь мне Боэма, одного из прекраснейших немцев всех времён.

И снова: он был беден. Это похоже на правило: ты должен быть беден, чтобы быть мудрым; это и сейчас так. Но это не обо мне. Что касается меня, вы должны быть богаты, чтобы просветлеть. Позвольте мне повторить: вы должны быть богаты, чтобы быть просветлённым…