Книги крови 3-4. Исповедь савана (ЛП)

– Фреско, – он придал голосу искусственную нежность. – Потрудись-ка немного поучить эту обезьянку правилам поведения перед офицерами полиции.

* * *

Мэгир плакал от ужаса, укрытый стенами своей крепости в Ричмонде.

Сомнений не было: он видел Гласса. Никакие уверения Уолла, что тело лежит в морге, не могли его успокоить. Гласс был не там – он был на свободе, вольный, как птичка, несмотря на то, что ему продырявили голову. Богобоязненный Мэгир верил в существование после смерти, но никогда не задавался вопросом, в чем оно могло выражаться. Никогда, пока не произошло это. Теперь у него был ответ: оно было озабоченным местью мерзавцем, заполненным внутри воздухом. От этого и приходилось рыдать – страшно было жить, страшно было умереть.

Заря была очень красива – воскресное утро рождалось в тихом великолепии. Ничто не в силах было потревожить его покой...

Здесь, в «Понлеросе», в его замке, выстроенном после стольких лет не столь уж честных, но и не столь уж легких накоплений. Здесь с ним был вооруженный до зубов Нортон. Здесь все ворота охранялись собаками. Никто – ни живой, ни мертвый – не осмелится бросить ему вызов, пока он на своей территории. Пока он окружен портретами своих кумиров: Луи Б. Майера, Диллинджера, Черчилля. Пока с ним его семья, его эстетический вкус, его деньги, его предметы искусства.Пока он здесь и чувствует себя дома. И если этот спятивший бухгалтер придет за ним сюда – его планы будут разрушены. Будь он хоть трижды призраком – это решение окончательно!

Разве не он – Майкл Росскоу Мэгир, строитель собственной империи? Он, рожденный в нищете, победивший судьбу лишь благодаря выражению своего лица – лица достойного биржевого маклера – и своему вечно скитавшемуся сердцу. Лишь однажды, когда другого выхода у него не было, он позволил низменным инстинктам выплеснуться наружу – на казни Гласса. От своего небольшого представления, от своей скромной в нем роли он получил тогда подлинное удовольствие. Это был его грациозный жест,спасавший того от мучений. Его жалость, наконец. Пусть это было даже и его насилием – оно осталось позади. В далеком прошлом. Сейчас он просто буржуа, имевший право укрыться в своей собственной крепости.

Где-то около восьми проснулась Ракель, сразу же заняв себя приготовлением завтрака.

– Хочешь чего-нибудь поесть? – спросила она Мэгира.

Он смог лишь покачать головой – так сильно болело горло.

– Только кофе?

– Да.

– Я принесу его сюда, хорошо?

Он кивнул. Ему правилось сидеть у этого окна, открывавшего вид на зеленый газон и оранжерею. Великолепный день: пухлые, словно покрытые шерстью, громады облаков вздымались ветром, отбрасывая на зеленый ковер причудливо движущийся узор теней. Наверное, стоит научиться рисовать, думал он. Уинстон когда-то так и поступил. Он перенес бы на холст любимые природные пейзажи. Свой сад, например. Он увековечил бы в масле многое. Даже обнаженную Ракель – ее груди никогда не потеряют тогда своей формы. Лишь на картине...

Она уже была рядом, с кофе, что-то тихо мурлыча ему на ухо.

– У тебя все хорошо?

Тупая сука. Конечно же, у него далеко не все так уж хорошо.

– Да, – ответил он.

– А у тебя гости.

– Что? – Он выпрямился в кожаном кресле. – Кто?

– Трейси, – последовал ответ. – Она хочет войти и обнять своего папулю.

Он отвел рукой ее волосы, едва ли не попавшие в рот. Просто тупая сука.

– Ты ведь хочешь увидеть Трейси?

– Да.

Маленькое несчастье – он любил так называть свое дитя – стояло у двери. Все еще в ночной рубашонке.

– Привет, папуля.

– Здравствуй, золотце мое.

Она направилась к нему. Красивая походка – ее мама в молодости.

– Мамуля говорит, что ты заболел.

– Я уже почти поправился.

– Я очень рада.

– И я тоже.

– Пойдем сегодня гулять?

– Может быть.

– Тогда мы сходим на выставку?

– Может быть.

Ее губки надулись. Очаровательный жест. Он должен был вызвать у него умиление. Все та же Ракель, все те же приемы. Не дай Бог и ей стать столь же тупой, как ее мамочка.

– Поглядим, – произнес он, стараясь, чтобы слова прозвучали, как «Да». Уверенный, что они означают «Нет».

Она забралась к нему на колени – пришлось немного побаловать ее сказками о том, каким озорником был папуля пять лет назад. Наконец он попросил заслушавшееся дитя пойти одеться. От разговоров горло ныло сильнее. Ему уже не хотелось быть сегодня любящим отцом.

Оставшись в одиночестве, он долго смотрел на вальсирующие по площадке газона фигуры теней.

* * *

Сразу же после одиннадцати послышался лай собак. Затем вновь стало тихо. Нортон был занят на кухне: помогал Трейси в приготовлении «Телеги с сеном» – любимого лакомства Ракель, состоявшего из нескольких тысяч тоненьких кусочков. К ним вошел Мэгир:

– Что там случилось?

– Не знаю, босс.

– Так узнай же, чертов ублюдок!