Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

Кольцо продолжало крутиться в пальцах, и кислый привкус во рту постепенно усиливался. Она подняла глаза Фуллер колдовал над аппаратурой. Над его лысиной мерцал и переливался нимб бледно-зеленого света…

Внезапно у нее закружилась голова.

Фуллер ничего не видел и ничего не слышал, полностью сосредоточившись на своем деле. Мэри не сводила взгляда с ореола над ассистентом и чувствовала, как в ней просыпаются новые, захватывающие ощущения. Воздух вдруг показался ожившим: сами молекулы кислорода, водорода и азота теснились вокруг, обнимая ее — крепко, жарко. Нимб над головой Фуллера расширился, постепенно включая все предметы комнаты. Неестественное ощущение в кончиках пальцев тоже разрасталось. Она могла видеть цвет своего дыхания — клубящееся розовое облако перед глазами. Могла слышать голос стола, за которым сидела: низкий гул его твердого присутствия.

Мир открывался ей, смешивая все чувства в каком-то диком первобытном экстазе. Внезапно она подумала, что способна понять мир не как систему политических или религиозных взглядов, а как совокупность чувств, которые распространяются от живой плоти к неодушевленному дереву письменного стола, к потускневшему золоту обручального кольца.

И дальше, вглубь. За дерево, за золото. Перед ней расползлась трещина, ведущая на широкую дорогу. В голове зазвучали голоса, которые не могли принадлежать живущим.

Она взглянула наверх — точнее, какая-то грубая сила оттолкнула ее голову назад, и Мэри вдруг поняла, что смотрит в потолок. Тот был сплошь покрыт червями. Нет, этого не могло быть наяву! Потолок казался живым, кишел жизнью — пульсирующей, извивающейся, пляшущей.

Сквозь потолок она видела юношу. Он сидел на полу, держа в руке член. Его голова была запрокинута так же, как и ее. Он был погружен в экстаз так же, как и она. Ее новое зрение различало пульсирующий свет вокруг его тела, исходящий из нижней части живота Юноша изнывал от наслаждения.

Она видела его ложь, отсутствие силы там, где, как ей казалось, могло присутствовать нечто чудесное, прекрасное. Он не обладал талантом общения с духами, не обладал таковым никогда, теперь она ясно это видела Он был маленьким лжецом, прелестным мальчишкой-обманщиком, не имевшим понятия о сострадании и не разумевшим последствий своих опрометчивых поступков.

Но дело было сделано. Ложь была произнесена, шутки сыграны, и мертвецы, разгневанные подобной непочтительностью, толпились у трещины в стене, требуя возмездия.

Эту трещину разверзла она — бессознательно расшатала и вскрыла незаметными движениями. Виноваты были чувства, испытываемые ею к этому юноше: бесконечные мысли о нем, отчаяние, пылкое желание и отвращение к собственной пылкости раздвинули края пропасти. Из всех сил, которые могли совершить нечто подобное, самыми властными были любовь, ее спутница — страсть, и их спутница — утрата. Мэри была воплощением всех трех сил Она любила и желала близости и остро ощущала невозможность того и другого. Ослепленная агонией чувств, в которых не могла признаться самой себе, она полагала, что любит мальчика просто как посредника между собой и чем-то высшим Как посредника.

Да! Именно так. Она хотела, хотела его сейчас, желала всем своим существом. Но было слишком поздно. Магистрали, по которым двигались мертвые, явились миру и требовали — да, требовали — этого маленького проказника себе.

Она ничего не могла предотвратить. Могла лишь вздрогнуть от ужаса, увидев открывшуюся перед ней широкую дорогу, ибо тот перекресток, на котором они вдруг оказались, принадлежал иному миру.

Фуллер услышал какой-то звук.

— Доктор?

Краем глаза она увидела его обеспокоенное лицо, объятое голубоватым свечением.

— Вы что-то сказали? — спросил он.

«Чем же все это закончится?» — подумала она, чувствуя, как желудок скручивается в болезненном спазме.

Восковые лица мертвецов отчетливо проступали перед ней. Она понимала глубину их страдания и сочувствовала их жажде быть услышанными.

Она явственно видела, что магистрали, пересекавшиеся на Толлингтон-плейс, не были заурядным перепутьем, через которое мирно и счастливо бредут уснувшие вечным сном люди. Нет, этот дом отворялся на дорогу, по которой шагали жертвы и те, кто творил насилие. Здесь были мужчины, женщины и дети, которые перед смертью испытали всю боль, доступную рассудку и нервам Их память запечатлела собственную агонию, их глаза красноречиво говорили об этом, а тела еще несли раны, умертвившие их. Но бок о бок с безвинными шагали их мучители и убийцы. Обезумевшие чудовища заглядывали в этот мир; несказанные существа, запретные чудеса рода человеческого бормотали и выли на неведомом языке.