Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Поэтому вполне возможно, что Эдгар Тейт лгал о городе. Было еще что-то, чего Билли не знал. А как насчет голосов на ветру? Или тот человек, бросивший нож среди прочего хлама, прежде чем уйти в одиночку бог знает куда — что это за ритуал?

Теперь, когда страх исчерпался и не осталось ни пяди твердой реальности, чтобы на нее опереться, Клив не видел причины, почему бы не отправиться в город по собственной воле. Вряд ли на его пыльных улицах встретится нечто более страшное, чем то, что Клив видел на койке в своей камере. Или то, что произошло с Лоуэллом и Нейлером. Теперь город представлялся почти убежищем. Безмятежность царила на его пустых улицах и площадях. В городе Клив чувствовал себя так, будто все дела завершены, со всеми страданиями и гневом покончено. Эти здания, эти комнаты — с протекающей ванной и чашкой, наполненной до краев, — уже пережили самое страшное и успокоились, пережидая тысячелетия. Когда ночь принесла очередной сон и город предстал перед Кливом, он вошел туда не как испуганный путник, сбившийся с дороги во враждебном пространстве, а как гость, желающий расслабиться в знакомом месте — знакомом достаточно, чтобы не потеряться в нем, но все же не настолько, чтобы заскучать.

Словно отвечая на эту легкость, город сам открылся ему. Бродя по улицам — ноги его, как всегда, были сбиты и окровавлены, — Клив видел, что двери широко распахнуты, занавески на окнах отодвинуты. Он отнесся к приглашению без высокомерия, решил воспользоваться им, чтобы внимательнее изучить особняки и многоэтажки. При ближайшем рассмотрении они оказались далеки от образцов домашнего уюта, за какие Клив принял их поначалу. В каждом обнаруживался знак недавно совершенного насилия: перевернутое кресло, след на полу, где каблук скользил в луже крови. Были приметы и более очевидные. Например, молоток, оставленный на столе вместе с газетами; на его раздвоенном конце, которым вытаскивают гвозди, запеклась кровь. В комнате с разобранным полом черные пластиковые свертки, подозрительно скользкие, лежали возле вынутых досок. В каком-то доме висело зеркало, разбитое вдребезги, в другом вставная челюсть валялась возле камина, где вспыхивало и потрескивало пламя.

Все это были декорации убийств. Возможно, жертвы перенеслись в иные города, полные зарезанных детей и убитых друзей, а здесь остались живописные сцены преступлений, навсегда застывшие, бездыханные. Клив, как истинный вуайерист, шел по улицам и наблюдал сцену за сценой, в мыслях восстанавливая те мгновения, что предшествовали вынужденному покою каждой комнаты. Вот здесь погиб ребенок — кроватка его перевернута; здесь кого-то убили в собственной постели — подушка пропитана кровью, топор лежит на ковре. Может быть, это разновидность проклятия — убийцы обязаны какую-то часть вечности (или целую вечность) провести там, где они убивали?

Никого из преступников Клив не видел, хотя логика подсказывала, что они должны находиться поблизости. Значило ли это, что они обладали способностью оставаться невидимыми, дабы оберечь себя от любопытствующих глаз, от прогуливающихся сновидцев вроде Клива? Или время, проведенное в этом нигде, трансформировало их и они больше не были плотью и кровью, а стали частью своей комнаты — креслом, китайской куклой?

Затем Клив вспомнил мужчину на окраине: он появился, одетый в выходной костюм, с окровавленными руками, и удалился в пустыню. Тот мужчина не был невидимкой.

— Где вы? — окликнул Клив, подойдя к порогу кухни с открытой духовкой, с посудой в раковине, где из крана бежала вода. — Покажитесь.

Глаза уловили движение, и он посмотрел через дверь. Там был человек. Он был там все время, понял Клив, но стоял так тихо и был такой неотъемлемой частью комнаты, что оставался незамеченным, пока не посмотрел в сторону гостя. И Клив почувствовал прилив беспокойства. Он подумал, что в каждой комнате, которую он разглядывал, непременно находился либо один преступник, либо несколько убийц, замаскированных неподвижностью Человек понял, что его увидели, и шагнул из укрытия. Средних лет. На щеке порез после утреннего бритья.

— Кто ты? — спросил человек. — Я тебя видел прежде. Ты проходил мимо.

Голос тихий и печальный, не похож на злодея, подумал Клив.

— Просто гость, — ответил он мужчине.

— Здесь не бывает гостей, — возразил тот, — только будущие жители.

Клив нахмурился, стараясь понять, о чем говорит мужчина. Но разум, погруженный в сон, медлил, и прежде, чем он сумел разрешить эту загадку, возникли другие.

— Я тебя знаю? — спросил человек. — Я чувствую, что забываю больше и больше. А это не дело, верно? Если я все забуду, я никогда не уйду, так ведь?

— Уйдешь? — переспросил Клив.

— Совершу обмен, — произнес человек, приглаживая волосы.

— И куда ты пойдешь?

— Обратно. Вновь совершать это.

Теперь он пересек комнату и подошел к Кливу. Вытянул руки ладонями вверх — их покрывали пузыри.

— Ты можешь мне помочь, — сказал он. — Я заключу сделку с лучшими из них.

— Я не понимаю.

Человек явно решил, что Клив прикидывается. Верхняя губа с подкрашенными черными усами оттопырилась.