Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Однако никаких признаков жизни не было. Обретя уверенность, Элен стала изучать первую комнату — судя по останкам распотрошенной софы в углу и мокрому ковру под ногами, гостиную. Бледно-зеленые стены, как и обещала Энн-Мари, были сплошь исчерканы малолетними писцами, довольствовавшимися ручкой и более грубыми приспособлениями вроде головешки от софы, а также теми, кто на радость публике пользовался полудюжиной красок.

Некоторые надписи представляли интерес, хотя часть из них она уже видела снаружи. Знакомые имена и словосочетания повторялись. Элен ни разу не видела этих людей, но знала, сколь жестоким способом Фабиан Дж. намеревался дефлорировать Мишель, а Мишель, в свою очередь, жаждала некоего м-ра Шина. Здесь, как и повсюду снаружи, человек по имени Белая Крыса хвастал своими достоинствами, а надпись красной краской обещала, что братья Силлабуб вернутся. Одна-две картинки, сопутствующие им или соседствующие с ними, представляли особый интерес. Их озаряла почти символическая простота. Рядом со словом «Христос» красовалась малоприятная личность с волосами, торчащими в разные стороны, словно шипы, и другие головы, на эти шипы насаженные. Нарисованный рядом процесс совокупления был так схематизирован, что Элен сначала приняла его за изображение ножа, вонзаемого в ослепший глаз. Но как ни привлекали рисунки, в комнате не хватало света для фотосъемки, а захватить вспышку она не подумала. Если ей потребуется документальное свидетельство, она придет снова, а сейчас удовольствуется простым осмотром помещений.

Квартира была небольшая, но окна повсюду заколочены, и по мере того, как Элен удалялась от входной двери, тусклый свет делался еще слабее. Запах мочи, достаточно отчетливый у порога, становился все гуще. К тому времени, когда она достигла конца гостиной и перешла через короткий коридор в следующую комнату, запах сделался вовсе невыносимым. Эта комната, самая дальняя от входной двери, была к тому же и самой темной, и Элен пришлось переждать несколько мгновений в кромешном мраке, чтобы привыкли глаза Здесь спальня, предположила она Немногочисленная мебель, оставленная жильцами, была разбита вдребезги. Уцелел только матрас, сваленный в угол комнаты среди беспорядочно разбросанных рваных одеял, газет, осколков посуды.

Снаружи солнце отыскало дорогу в облаках. Два или три солнечных луча скользнули меж досок, закрывавших окно спальни, и проникли в комнату, как благовещение, разметив противоположную стену яркими полосами. Мастера граффити потрудились и тут: обычный хор любовных посланий и угроз. Элен быстро осмотрела их, и взгляд ее, следуя за солнечными лучами, скользнул к стене с дверью, в которую она вошла.

Здесь тоже поработали художники, но ничего похожего она прежде не встречала. Дверь оказалась ртом огромной головы, нарисованной на ободранной штукатурке. Картина вышла более искусная, чем большинство из уже виденных: тщательно прорисованные детали придавали изображению ошеломляющее правдоподобие. Скулы проступали под кожей цвета пахты, острые неровные зубы сходились к двери. Глаза из-за низкого потолка находились всего несколькими дюймами выше верхней губы, но эта особенность лишь придавала образу силы — создавалось впечатление, будто голова откинута. Спутанные пряди волос змеились по потолку.

Был ли это портрет? Нечто особенное присутствовало в линии бровей и в складках вокруг широкого рта, в тщательной прорисовке кривых зубов. Несомненный кошмар — возможно, дотошное изображение героинового бреда. Каков бы ни был его источник, оно убеждало. Впечатляла даже иллюзия двери-рта. Короткий проход между гостиной и спальней представлял собой как бы зияющее горло с разбитой лампой вместо миндалин. За глоткой пылал белизной день в животе кошмара В целом производимый эффект напоминал процессию призраков: то же колоссальное уродство, то же бесстыдное намерение напугать. И оно действовало; Элен стояла, потрясенная образом на стене, а глаза, обведенные красным, безжалостно уставились на нее. Завтра, твердо решила она, надо прийти сюда с высокочувствительной пленкой и вспышкой, чтобы осветить художества.

И когда она собралась уходить, солнце зашло, полосы света исчезли. Она взглянула через плечо на заколоченные окна и в первый раз увидела надпись из трех слов, намалеванную в простенке.

«Сладкое к сладкому». Элен было знакомо само выражение, но откуда оно? О чем это — о продажной любви? Если так, то здесь странное место для подобного объявления. Несмотря на матрас в углу и относительную уединенность комнаты, трудно представить себе, кому предназначены эти слова, кто зайдет сюда, чтобы ощутить вкус этой любви. Влюбленные подростки, как бы ни были они распалены, не стали бы играть в папу и маму под пристальным взглядом ужаса со стены. Она пересекла комнату, чтобы осмотреть надпись. Краска, казалось, того же оттенка розового, каким нарисовали рот кричащего человека; возможно, та же рука.

За спиной послышался шум. Элен повернулась так быстро, что почти упала на матрас, заваленный одеялами.

— Кто?..