Книги крови. Запретное. IV-VI

– Я не знаю ничего, – вновь заявила Анна-Мария. – О чем бы я вам ни рассказывала, это была ложь.

– Что ж, все равно спасибо, – сказала Хелен, слишком озадаченная исходившими от Анны-Марии смешанными сигналами, чтобы и дальше настаивать на своем. Отвернувшись от двери, она почти сразу же услышала, как щелкнул запираясь замок.

Этот разговор был лишь первым из разочарований, которые принесло то утро. Хелен вернулась к торговому центру и зашла в магазин, о котором говорила Джози. Там она спросила о туалетах и их недавней истории. Магазин всего лишь в прошлом месяце сменил хозяина, и новый владелец, скупой на слова пакистанец, настаивал, что ничего не знает о том, когда или почему туалеты закрыли. Задавая вопросы, Хелен заметила, что ее рассматривают другие посетители; она почувствовала себя отверженной. Это чувство только усугубилось, когда, покинув магазин, она увидела выходящую из прачечной Джози и позвала ее, а та ускорила шаг и нырнула в лабиринт переходов. Хелен пошла следом, но быстро потеряла как добычу, так и дорогу.

Обиженная до слез, она встала посреди разбросанных мусорных пакетов и почувствовала прилив злости из-за собственной глупости. Разве она здесь своя? Сколько раз она порицала других за самонадеянность, когда они утверждали, будто понимают социум, который всего лишь наблюдали издалека? А теперь она совершает тот же грех, вторгаясь сюда со своим фотоаппаратом и своими вопросами, используя жизни (и смерти) этих людей как повод для застольных бесед. Она не винила Анну-Марию за то, что та ее прогнала; неужели Хелен заслуживала лучшего?

Усталая и замерзшая, она решила, что настало время признать правоту Перселла. Ей действительно рассказывали байки. С ней играли – почувствовали, как она хочет, чтобы ее накормили какими-нибудь страшилками, – а она, полная дура, приняла за чистую монету каждое нелепое слово. Пора было ехать домой, прихватив свою легковерность по пути.

Но прежде чем вернуться к машине, нужно было нанести еще один визит: она хотела в последний раз взглянуть на нарисованное лицо. Не как антрополог среди чуждого племени, но как отъявленная любительница страшных аттракционов: ради того, чтобы захватило дух. Но у квартиры номер 14 Хелен встретило последнее и самое сокрушительное разочарование. Добросовестные коммунальщики закрыли доступ в квартиру. Дверь заперли; окно заколотили досками.

Однако Хелен не была намерена сдаваться так легко. Она обошла Баттс-корт и путем элементарных расчетов вычислила двор четырнадцатой квартиры. Калитка была чем-то подперта изнутри, но Хелен с силой навалилась на нее и в конце концов открыла. Дорогу преграждала груда барахла – сгнившие ковры, коробка промокших от дождя журналов, облысевшая рождественская ель.

Хелен прошла через двор к заколоченным окнам и посмотрела в щелочки между досками. На улице светло не было, но внутри оказалось еще темнее; трудно было увидеть что-то, кроме смутного намека на портрет, занимавший стену спальни. Она прижалась лицом к доскам, желая посмотреть на него в последний раз.

В комнате что-то промелькнуло, на мгновение перекрыв ей вид. Хелен отшатнулась от окна, испуганная, не уверенная в том, что увидела. Возможно, это просто ее собственная тень, отброшенная сквозь окно? Но ведь она-то не двигалась, а тень – да.

Она снова приблизилась к окну, на этот раз осторожнее. Воздух вибрировал: откуда-то слышалось гудение, но Хелен не могла понять, изнутри оно доносится или снаружи. Она снова припала лицом к грубым доскам – и неожиданно что-то бросилось к окну. Теперь Хелен вскрикнула. Изнутри кто-то царапал дерево когтями.

Собака! И большая к тому же, раз прыгнула так высоко.

– Дура! – громко сказала себе Хелен. Она неожиданно взмокла от пота.

Царапанье прекратилось почти так же неожиданно, как началось, но она не смогла заставить себя вернуться к окну. Рабочие, закрывшие квартиру, явно не проверили ее как следует и по ошибке заперли там собаку. Судя по услышанному слюнявому чавканью, она была голодна; Хелен похвалила себя за то, что не попыталась забраться внутрь. Животное – голодное и, возможно, полуобезумевшее в вонючей темноте – могло бы перегрызть ей горло.

Она посмотрела на заколоченное окно. Промежутки между досками были шириной едва ли в полдюйма, но она чувствовала, что по ту сторону стоит на задних лапах собака и наблюдает за ней через щель. Теперь, когда ее собственное дыхание успокаивалось, Хелен слышала, как та пыхтит; слышала, как она возит когтями по подоконнику.

– Чертова тварь… – сказала она. – Там и оставайся.

Хелен вернулась к калитке. Толпы мокриц и пауков, изгнанных из своих гнезд, когда сдвинулись мешавшие ковры, метались под ногами в поисках новой темноты, которую смогли бы назвать домом.