Карни часто ходил по мосту, через который Хорнси-лейн пересекала Арчвей-роуд, но прежде не замечал крутую дорожку – то ли лестницу, то ли тропинку, – спускавшуюся от моста к дороге внизу. Начало ее было узким и неприметным, а весь извилистый путь освещал единственный фонарь, чей свет затеняли деревья примыкавших садов. Именно эти сады – их заборы несложно проломить или перелезть – давали прекрасный доступ к домам. Вор мог безнаказанно прийти и уйти по укромной тропинке, оставаясь незамеченным с обеих улиц. Требовалось только постеречь саму дорожку и предупредить о случайном прохожем, если таковой решит ею воспользоваться. Эта роль и отводилась Карни.
Следующая ночь была настоящим раздольем для любого вора. Прохладно, но нехолодно; облачно, но без дождя. Приятели встретились в Хайгейт-хилл, у ворот церкви Ордена Страстей Господних, а оттуда до шли до Арчвей-роуд. Брендан утверждал, что, если приближаться к дорожке сверху, можно привлечь к себе лишнее внимание. На Хорнси-лейн часто встречались полицейские патрули, отчасти потому, что мост был неотразим для местных депрессоидов. Место имело явные преимущества в глазах настойчивых самоубийц, а главная его привлекательность заключалась в том, что если бы вас не убило падение с восьмидесяти футов, то это обязательно сделали бы грузовики, мчащиеся на юг по Арчвей-роуд.
Тем вечером вожаком стал Брендан, довольный, что ведет других, а не занимает место в тени Рэда. Он возбужденно трепался, в основном о девках. Почетное место рядом с ним Карни уступил Кэтсо, а сам отстал на несколько шагов. Его рука пряталась в кармане куртки, где ждали узлы. В последние часы шнурок начал выделывать фокусы с уставшими от недосыпа глазами. Иногда даже казалось, что обрывок шевелится в руке, словно пытаясь самостоятельно развязаться. И теперь, пока троица приближалась к месту, Карни почудилось, что шнурок под ладонью сдвинулся.
– Эй, чувак… ты только погляди, – Кэтсо указал на погруженную во тьму дорожку. – Кто-то погасил фонарь.
– Сбавь тон, – велел ему Брендан и пошел вперед.
Темнота была неполной – немного света доходило с Арчвей-роуд, – но из-за густых кустов тропинка была едва различима. Карни с трудом мог разглядеть даже собственные руки. Зато темнота, по-видимому, отпугнула всех пешеходов, кроме самых уверенных в себе. Когда парни проделали чуть больше половины пути, Брендан сделал знак остановиться.
– Этот, – объявил он.
– Ты уверен? – спросил Кэтсо.
– Я считал сады. Это он.
Заднюю часть сада огораживал ветхий забор. Брендану потребовалось дернуть лишь раз (рев грузовика на шоссе заглушил треск досок) – и доступ внутрь был открыт. Брендан протиснулся сквозь буйно разросшиеся заросли ежевики. Кэтсо последовал за ним, ругаясь на царапавшие его колючки. Крепким словцом Брендан заставил его заткнуться, а затем повернулся к Карни:
– Мы в дом. Когда выйдем, свистнем дважды. Ты помнишь сигналы?
– Он же не дебил. Верно, Карни? Все с ним будет в порядке. Так мы идем или нет?
Брендан ничего не ответил.
Две темные фигуры двинулись сквозь заросли ежевики к ухоженной части сада. Выйдя из тени деревьев на лужайку, они выглядели серыми силуэтами на фоне дома. Карни наблюдал, как парни подходили к двери черного хода, и услышал шум, когда Кэтсо – самый ловкий из двоих – взломал замок. Затем парочка скользнула внутрь. Карни остался один.
Ну, не совсем
Карни еще раз посмотрел вдоль дорожки, чтобы убедиться, что она по-прежнему пуста, а затем глянул на дом. Дверь осталась открытой, но ни Кэтсо, ни Брендана не было. Парень снова сосредоточился на задачке в своих руках. И едва не рассмеялся над той легкостью, с какой узел внезапно распутался.
Глаза, заискрившиеся, наверное, от волнения, сыграли с ним поразительную шутку. Вспышки необычных, не имеющих названия цветов возникли из сердцевины узла и засияли перед Карни. Свет падал на его неутомимые пальцы, отчего плоть сделалась прозрачной. Он мог разглядеть свои нервные окончания, яркие от новообретенной чувствительности, и кости пальцев до самого костного мозга. Неожиданно вспыхивая, цвета почти так же внезапно гасли, оставляя завороженные глаза во мраке, а потом загорались вновь.