На похоронную службу Карни отправился один, да и там, несмотря на присутствие Брендана, Рэда и Аннелизы, оставался в одиночестве. Ему не хотелось разговаривать ни с кем из скорбящих. Какими бы словами он ни пытался описать произошедшее, со временем придумывать их становилось все труднее. Карни поспешил уйти из крематория, пока никто не успел подойти и поговорить с ним.
Пыльный ветер, который весь день то нагонял облака, то очищал залитые солнечным светом небеса, заставлял пригибать голову. Не сбавляя шага, парень полез в карман за сигаретами. Лежавший там же шнурок, как и всегда, приветственно коснулся его пальцев. Карни выпутался из него и достал сигареты, но резкие порывы ветра не давали спичкам загораться, а руки, казалось, не могли справиться с такой простой задачей и заслонить огонек. Пройдя чуть дальше, Карни свернул в проулок, чтобы прикурить. Там его и поджидал Поуп.
– Ты прислал цветы на похороны? – спросил бродяга.
Инстинкты велели Карни развернуться и бежать. Но залитая солнцем улица была всего в нескольких ярдах. Здесь он был в безопасности, а разговор со стариком мог оказаться познавательным.
– Не прислал? – снова спросил Поуп.
– Нет, – ответил Карни. – Что ты здесь делаешь?
– То же, что и ты, – пришел посмотреть, как пацан горит.
Поуп ухмыльнулся, выражение его жалкого, грязного лица сделалось отвратительным до невозможности. Он был все тем же мешком с костями, что и две недели назад в туннеле, но теперь его фигура источала угрозу. Карни обрадовался, что за спиной светит солнце.
– А еще – увидеть тебя.
Карни предпочел промолчать. Он чиркнул спичкой и закурил.
– У тебя есть кое-что, принадлежащее мне, – сказал старик, но его собеседник не выказал ни малейшего чувства вины. – Верни мои узлы, парень, пока не натворил чего-нибудь по-настоящему страшного.
– Не понимаю, о чем ты, – ответил Карни.
Его взгляд неохотно сосредоточился на Поупе: замысловатое лицо старика невольно притягивало к себе. Заваленный мусором проулок дрогнул. Наверное, облако закрыло солнце. Фигура старика слегка потемнела.
– Глупо было пытаться меня обокрасть, парень. Конечно, я показался легкой добычей. Сам виноват, больше такое не повторится. Видишь ли, иногда мне бывает одиноко. Уверен, ты это понимаешь. А когда мне одиноко, я начинаю пить.
Хотя Карни прикурил сигарету всего несколько секунд назад, она успела догореть до фильтра, а ведь он и затяжки не сделал. Парень уронил окурок, смутно сознавая, что из реальности этого крошечного переулка вынимали и время, и пространство.
– Это был не я, – пробормотал он. Детская манера защищаться от любых обвинений.
– Нет, ты, – властно ответил Поуп. – Давай не будем тратить силы на выдумки. Ты обокрал меня, а заплатил за это твой товарищ. Ты не можешь исправить вред, что вы причинили. Но
Карни сам не заметил, как его рука потянулась к карману. Ему хотелось выбраться из ловушки, пока та не захлопнулась. А самый простой способ – отдать Поупу его собственность. Однако пальцы мешкали. Почему? Из-за безжалостного взгляда этого Мафусаила? Или потому, что, вернув себе узелки, старик полностью контролировал бы оружие, которое, в сущности, убило Кэтсо? Но скорее всего – из-за того, что даже сейчас, рискуя собственным рассудком, Карни не хотел расставаться с единственным фрагментом тайны. Ведь он едва успел с ней повстречаться. Почувствовав это его нежелание, Поуп принялся напирать сильнее.
– Не бойся меня, – сказал он. – Я не причиню тебе вреда, если ты меня не вынудишь.
«Я, что же, на убийцу смотрю? – подумал Карни. – Он ведь такой грязный, такой до смешного жалкий». И все же слух спорил со зрением. Зернышко властности, которое Карни ощутил когда-то в голосе Поупа, проклюнулось и зацвело.
– Денег хочешь? – спросил старик. – Так, что ли? Успокоится твоя гордость, если я предложу тебе что-нибудь за хлопоты?
Карни недоверчиво оглядел его убогий наряд.
– О, – произнес Поуп, – может, я и не похож на богатея, но внешность бывает обманчива. И это, на самом деле, скорее правило, чем исключение. Возьмем, к примеру, тебя. На покойника ты не похож, но поверь мне, пацан, ты все равно что мертвец. И если продолжишь сопротивляться – точно помрешь, это я тебе обещаю.
Эти слова – такие сдержанные, такие четкие – именно тем и ошарашили Карни, что сорвались с губ Поупа. Две недели назад приятели поймали пьяного старика, растерянного и уязвимого, но теперь, протрезвев, он говорил как властелин. Точно обезумевший король, который нищим брел среди простолюдинов. Король? Нет, скорее священник. Что-то в природе его власти (и даже в имени) наводило на мысль о человеке, чьим источником силы было нечто посерьезнее простой политики.
– Еще раз, – произнес старик, – прошу отдать то, что принадлежит мне.
Он шагнул к Карни. Переулок превратился в узкий туннель, нависающий и давящий. Если бы не небо над головой, Поуп затмил бы все вокруг.