Книги нашего детства

20 сентября «Литературная газета» сообщила о выходе — в числе других — книги Волкова: «В Детгизе выходят книги: …А. Волков „Волшебник Изумрудного города“. Для младшего возраста. Переработка известной сказки американского писателя Фрэнка Баума „Мудрец из страны Оз“. Рисунки Н. Радлова…» На другой день Волков в своей записной книжке прокомментировал это сообщение: «Насчет „известности“ сказки — они козырнули. Сказка в СССР совершенно неизвестна. Редакция „Л. Г.“ первая о ней не знает!.. Любопытный все-таки народ газетчики…»[363]

И вот, наконец:

«2 октября… Получен из типографии „Волшебник Изумрудного города“ — лежит на складе триста штук высокими стопами. Получил от Куклиса разрешение еще на 15 экземпляров сверх авторских… Публика поздравляет, просит авторские. Мейерович уже прочитал (читал весь вечер залпом), книга ему очень понравилась… недостатком он считает то, что я недостаточно смело подошел к переработке сказки. Это верно — теперь я сделал бы не так»[364].

К чести автора, он отдавал себе благодарный отчет в том, что новоявленная книга — результат коллективного труда многих людей разных профессий. К ним — начиная с американского сказочника — была обращена мысль Волкова в счастливые дни выхода книги:

«3 октября. Вот они, стоят на моем столе — авторские экземпляры „Волшебника“. Два с половиной года тому назад задумал я переработать сказку Фрэнка Баума „Мудрец из страны Оз“. Задумано — сделано! И пошла книга по мытарствам. Больше года лежала в редакции. Потом — договор… И заработала машина! Художник, корректоры, фотографы, машинистки, наборщики, текстильщики и т. д., и т. п. Великая цепь человеческого труда! И начало ее дает автор.

Да, это чарующее и неповторимое впечатление — видеть перед собой ровный ряд зеленых корешков своей первой книги…

9 октября. Был у Маршака, свез ему авторский экземпляр „Волшебника“…» [365]

VI

Рассказ о судьбе «Волшебника Изумрудного города», казалось бы, идет к концу. Между тем то, что может и должно называться «судьбой книги», — встреча книги с читателем, вхождение книги в сознание читающих людей, превращение книги из факта культуры в культурный фактор — все это здесь только и начинается.

Издательская судьба книги идет своим чередом: через несколько месяцев после выхода первого издания, в том же 1939 году, книга была в срочном порядке выпущена вторым изданием — таким же тиражом (25 тыс. экз.). Ко времени появления тиража второго издания уже вовсю кипела работа над третьим, которое вышло в самом начале 1941 года в массовой серии «Школьная библиотека» (177 тыс. экз.). Таким образом, до начала войны читатель получил 227 тысяч зелененьких книжек «Волшебника Изумрудного города».

Продолжается и авторская судьба книжки: после войны Волков еще раз основательно переработал сказку, еще дальше увел ее от американского первообразца, и «Волшебник Изумрудного города», изданный в Москве и Минске, начал новый виток своего успеха.

Но уже состоялась встреча книги с читателем — значительный и роковой момент в судьбе книги. Воспользовавшись старомодным, трудноопределимым, но несомненным в своей человеческой данности словом «душа», можно сказать, что пространство, где осуществляется судьба книги, — душа читателя. Только в ней, в читательской душе, книга может реализовать себя, иначе — она безмолвствует и, строго говоря, не существует, подобно тому, как не существует немотствующая музыка, погребенная в пыльных листах нототеки. Эта — настоящая — судьба книги, как мы видели, исподволь началась еще до выхода в свет типографски изготовленных экземпляров: издательские работники, ласково и запанибрата называя Страшилу «Чучелой», Льва — «Лёвой», любовно поместив рукопись сказки в зеленую папку[366], — засвидетельствовали не холодно-профессиональное, но интимно-читательское отношение к «Волшебнику Изумрудного города».

«„Волшебник Изумрудного города“ — это книга нашего детства!» — воскликнула Ирина Токмакова[367]. Люди того поколения могут подтвердить: на их детстве лежат изумрудно-зеленые отблески этой книги. Владелец экземпляра «Волшебника» был счастливчиком и богачом, в библиотеках на книгу записывались в очередь, прочитавший смотрел на нечитавших с чувством сожаления и превосходства. Еще бы — ведь он побывал, а те не побывали в волшебной стране этой книги.