Книги нашего детства

Сочиненный Чуковским героикомический животный эпос в стихах и впрямь близок к роману. Точнее, к роману-фельетону, то есть к роману, специально рассчитанному на публикацию частями, порциями, главами в периодической печати, предпочтительно — в газете. Роман-фельетон строится таким образом, что каждая его часть имеет внутренне завершенный характер, приближаясь к новелле, но при этом возбуждает интерес к следующей части и тем самым к повествованию в целом. На такие части был искусно разделен «Крокодил» в журнальной публикации. Места, отделяющие одну часть от другой, легко ощущаются и в книжном тексте — они фиксированы, как фиксирует актер завершенный жест. Сказка сближается с романом и своим объемом, и сложностью характеристик персонажей, и переключениями повествования с одного персонажа на другой, и пространственными переносами, и широтой охвата действительности, и своей нешуточной проблематикой. Чуковский не зря писал впоследствии о «Крокодиле» как о романе:

«…Мне кажется, что в качестве самой длинной изо всех моих эпопей он для ребенка будет иметь свою особую привлекательность, которой не имеют ни „Муха-цокотуха“, ни „Путаница“. Длина в этом деле тоже немаловажное качество. Если, скажем, „Мойдодыр“ — повесть, то „Крокодил“ — роман, и пусть шестилетние дети наряду с повестями — услаждаются чтением романа!»[52]

Рекламируя свое новое приложение, «Нива» обещала в конце 1916 года, что журнал «Для детей» будет надежно огражден от злобы дня, что на его страницы «не проникнут наши нынешние заботы и тяготы»[53], что ни один сквознячок не прорвется с улицы в тепличную атмосферу детской комнаты. Реклама «Нивы» не подтвердилась самым блистательным образом — для такого вывода достаточно одного лишь факта: на страницах журнала был напечатан «Крокодил». Сказка Чуковского — основная вещь издания — вызывающе повела журнал вразрез с рекламной программой «Нивы» и опровергла охранительные обещания редакции.

«Журнал ее (сказку. — М. П.) печатал с неудовольствием. Ругательства, которые получались, не поощряли редакцию, и после третьего номера мы решили это дело прикрыть, но количество требований со стороны детей было грандиозно…»[54] — вспоминал Чуковский.

Между тем место первой публикации «Крокодила» долго давало повод для нападок правоверной советской критики на сказку — как же, приложение к буржуазно-монархической «Ниве», верноподданнейшей «Ниве»! «Недавно, — жаловался Чуковский в 1955 году, — в одной брошюре было напечатано черным по белому, будто „Крокодил“ — реакционная сказка, так как она печаталась в приложении к консервативному журналу „Нива“. Автор этой брошюры предпочел позабыть, что в качестве приложений к „Ниве“ печатались и Салтыков-Щедрин, и Глеб Успенский, и Гаршин, и Короленко, и Чехов, и Горький»[55].

В наброске ответа автору «одной брошюры» Чуковский повторил этот довод и развил его: «Журнал „Для детей“ — приложение к „Ниве“, то есть нечто такое же экстерриториальное по отношению к журналу, как и сочинения Горького. И Горький, и Короленко не брезговали дать „Ниве“ свои сочинения, а Лев Толстой печатал в ней свое „Воскресение“, Чехов — „Мою жизнь“, беспощадную сатиру на звериный уклад старого быта»[56]. Затем (вспомнив, должно быть, что «Крокодил», по определению Горького, — сказка наподобие «Конька-Горбунка», только из современного быта) Чуковский добавил: «„Конек-Горбунок“ был напечатан в реакц(ионном) журнале „Библиотека для чтения“»[57].

Работа над сказкой растянулась, и это пошло на пользу «Крокодилу»: вместо момента возникновения замысла в сказке отразилось время ее создания — ряд последовательных и связанных друг с другом исторических моментов. Третью часть сказки, вместившую в себя призыв к миру и мечту о «золотом веке», Чуковский сочинял летом 1917 года. 1 мая он занес в дневник: «Дела по горло: нужно кончать сказку, писать „Крокодила“, а я сижу — и хоть бы слово…»[58] Несколько позже он сообщал из Куоккалы в Петроград сотруднику журнала «Для детей» А. Е. Розинеру: «Посылаю Вам начало третьей части „Крокодила“, который усиленно пишется. Я трачу на „Крокодила“ целые дни, а иногда в результате две строчки…»[59]

В том же письме есть такое место: «Ре-Ми жалуется, что у него нет звериных фотографий, трудно рисовать. Нет ли у Вас слонов, тигров и т. д.?»[60] Значит, уже тогда, в пору журнальной публикации «Крокодила», автор работал вместе с художником — добывал для него звериные «типажи», например.

Художник Ре-Ми — «замечательный карикатурист — с милым, нелепым, курносым лицом»[61] — был давнишним знакомым Чуковского, как и большинство группировавшихся вокруг «Сатирикона» талантливых рисовальщиков, поэтов, фельетонистов. Один из них, художник и стихотворец А. Радаков, оставил выразительную характеристику Ре-Ми: