Мне никак не удается припомнить каких-либо дискуссий по поводу Райдера Хаггарда, хотя я помню, что мы время от времени говорили о Мери Корелли. Мы почти не виделись в промежутке между десятью и восемнадцатью годами, а до того любой "спор" о книгах большого значения не имел. Лишь когда Стэнли открыл для себя Бальзака - прежде всего "Шкуру дикого осла", а затем других европейских писателей - таких, как Пьер Лота62, Анатоль Франс, Джозеф Конрад, мы начали обсуждать книги - и самым серьезным образом. Честно говоря, сомневаюсь, чтобы я четко понимал, какой смысл вкладывает Стэнли в слово "роман". Для меня это слово ассоциировалось со всем, рассчитанным на дешевый эффект. Я и подозревать не мог, какую роль играет "реальность" в сфере чистого воображения.
У Райдера Хаггарда есть описание очень интересного и повторяющегося сна. Он завершается так:
"Я вижу себя самого... моложе, чем сейчас, в некоем белом одеянии, за рабочим столом, где передо мной раскиданы какие-то бумаги. При взгляде на них меня охватывает ужас, ибо я понимаю, что это прекрасное место - не что иное, как благоуханное чистилище, где мне предстоит, в наказание за мои грехи, сочинять книги до скончания веков
"Над чем я работаю?" - в тревоге спрашиваю я своего вожатого, который стоит рядом и, излучая негасимый свет, показывает мне все это.
"Ты пишешь историю мира (или же "миров"?)", - звучит ответ".
Мира или миров - в чем разница? Если использовать формулировку Уильяма Джеймса в предисловии к книге Феч-нера "Жизнь после смерти", суть заключается в том, что "у Бога есть история". Воображение создает из всех миров один мир, и в этом мире Реальности человек играет главную роль, ибо здесь Бог и человек едины и все божественно. Когда Хаггард высказывает надежду, что в другой жизни главной темой его труда станет не вымысел, а история ("которую я люблю"), когда он добавляет, что "во всех мирах над нами должно быть много историй, достойных рассказа (и достойных того, чтобы хорошо поработать)", он говорит, как мне кажется, о том, что истинная тема любого писателя - это бесконечная история творения. История человека тесно связана с историей Бога, а история Бога есть откровение о вечной тайне творения.
"Думаю, что я прав, - утверждает Хаггард, - когда говорю, что никому еще не удавалось написать по-настоящему первоклассный роман, целиком посвященный, например, совершенно чуждой жизни другого мира или планеты, с которыми человеческие существа, по всей вероятности, не имеют никакого контакта".
Верно это или нет, но нельзя тем не менее отрицать: некоторые авторы до такой степени используют воображение, что реальности этого, нашего мира кажутся невероятными. Возможно, нет необходимости посещать отдаленные миры, чтобы усвоить основополагающие истины вселенной или понять ее устройство и способ существования. Книги, которые не принадлежат к великой литературе, книги, которые не отличаются "совершенным стилем", часто подводят нас ближе к тайне жизни. Фундаментальный опыт человека и его "неизменная" природа показываются в них совершенно иначе, чем в сочинениях писателей-классиков. В них говорится о том общем достоянии, что связывает нас не только друг с другом, но также и с Богом. В них утверждается, что человек - это неотъемлемая часть вселенной, а не "шутка творения". В них о человеке говорится так, словно именно ему дано открыть Творца. Они соединяют судьбу человека с судьбой любого творения, и человек в них не является жертвой рока или "объектом искупления". Прославляя человека, они прославляют вселенную во всей ее полноте. Стиль их может быть не совершенен, как я уже отметил. Они интересны не языком своим, а главной темой - концепцией своей, а не выражающими ее мыслями. В результате они часто кажутся плохо написанными, смешными и почти карикатурными. Нет ничего проще, как насмехаться над стремлением к возвышенному. Не забудем, что это стремление иногда скрыто или замаскировано - а часто и сам автор не сознает, что именно он ищет или пытается выразить в завуалированной форме.
Что же является главной темой этих презираемых книг? Если говорить коротко, это паутина жизни и смерти; поиск идентичности через драматическое ее формирование; ужасы инициации; соблазны неописуемых видений; путь к приятию мира; исправление тварного мира и преобразование Природы; конечная потеря памяти - в Боге. В ткань подобных книг вплетено все, что есть символического и нетленного - не звезды и планеты, а бездны между ними; не другие миры и их вероятные фантастические обитатели, а ведущие к ним лестницы; не законы и принципы, а вечно разворачивающиеся циклы, движущиеся круги творения и составляющие их иерархии