Книги в моей жизни

Верно это или нет, но нельзя тем не менее отрицать: некоторые авторы до такой степени используют воображение, что реальности этого, нашего мира кажутся невероятными. Возможно, нет необходимости посещать отдаленные миры, чтобы усвоить основополагающие истины вселенной или понять ее устройство и способ существования. Книги, которые не принадлежат к великой литературе, книги, которые не отличаются «совершенным стилем», часто подводят нас ближе к тайне жизни. Фундаментальный опыт человека и его «неизменная» природа показываются в них совершенно иначе, чем в сочинениях писателей-классиков. В них говорится о том общем достоянии, что связывает нас не только друг с другом, но также и с Богом. В них утверждается, что человек — это неотъемлемая часть вселенной, а не «шутка творения». В них о человеке говорится так, словно именно ему дано открыть Творца. Они соединяют судьбу человека с судьбой любого творения, и человек в них не является жертвой рока или «объектом искупления». Прославляя человека, они прославляют вселенную во всей ее полноте. Стиль их может быть не совершенен, как я уже отметил. Они интересны не языком своим, а главной темой — концепцией своей, а не выражающими ее мыслями. В результате они часто кажутся плохо написанными, смешными и почти карикатурными. Нет ничего проще, как насмехаться над стремлением к возвышенному. Не забудем, что это стремление иногда скрыто или замаскировано — а часто и сам автор не сознает, что именно он ищет или пытается выразить в завуалированной форме.

Что же является главной темой этих презираемых книг? Если говорить коротко, это паутина жизни и смерти; поиск идентичности через драматическое ее формирование; ужасы инициации; соблазны неописуемых видений; путь к приятию мира; исправление тварного мира и преобразование Природы; конечная потеря памяти — в Боге. В ткань подобных книг вплетено все, что есть символического и нетленного — не звезды и планеты, а бездны между ними; не другие миры и их вероятные фантастические обитатели, а ведущие к ним лестницы; не законы и принципы, а вечно разворачивающиеся циклы, движущиеся круги творения и составляющие их иерархии.

Что же касается драмы, которая одушевляет эти книги, то она не имеет никакого отношения к столкновению индивидуума и общества, никакого отношения к «борьбе за кусок хлеба» и в конечном счете никакого отношения даже к противостоянию добра и зла. Она имеет отношение к свободе. Ибо ни одной строки не написали бы авторы, о которых я думаю, если бы человек когда-либо сумел познать свободу или хотя бы то, что под ней подразумевается. Здесь истина и свобода являются синонимами. В этих книгах драма начинается лишь тогда, когда человек по собственной воле открывает глаза. Этот акт — единственный, о котором можно сказать, что он имеет героическое значение — вытесняет на задний план весь шум и ярость исторической материи. Будучи скован извне, человек получает наконец возможность заглянуть в свою душу с уверенностью и достоинством. Перестав смотреть на жизнь с плоскости мира, человек перестает быть жертвой случая или обстоятельств: он «выбирает» свое собственное видение и соединяется с воображением. С этого момента начинается его странствие: все предыдущие путешествия были всего лишь плаванием по кругу.

Названия этих драгоценных книг?

Я отвечу вам словами Гурджиева^{59}, как их передает Успенский: «Если вы поняли все, что прочли в своей жизни, вы всегда будете знать, к чему стремитесь»[88].

Это утверждение принадлежит к числу тех, над которыми следует размышлять постоянно. В нем выражено истинное отношение между книгами и жизнью. Оно учит, как нужно читать. Оно доказывает — по крайней мере мне-то, что я повторял много раз, не боясь насмешек, а именно: в чтении мы находим радость подтверждения, и в этом заключается наше последнее открытие о книгах. Что же касается истинного чтения, которое не кончается никогда, то материалом для него служит все: травинка, цветок, лошадиное копыто, глаза изумленного или ликующего ребенка, лик настоящего воина, форма пирамиды или же безмятежность, запечатленная в любой статуе Будды. Если способность задавать вопросы не умерла, если чувство удивления не подверглось атрофии, если сохранилась подлинная жажда, а не просто желание или вожделение, человек не может не читать на протяжении всей жизни. И вселенная может тогда стать для него открытой книгой.

Это радостное чтение жизни или книг вовсе не означает ослабления критического восприятия. Напротив. Если полностью отдаешься автору или Автору с большой буквы, то способность к критическому восприятию достигает высших пределов. Понося последними словами так называемую «конструктивную» литературную критику, Поуис пишет так:

«О, эта „конструктивность“! Именем тайны гения спрашиваю вас, может ли критика быть чем-либо иным, как не идолопоклонством, благоговением, преображением, любовной страстью?»[89]