Книги в моей жизни

Через всю великую литературу проходит мысль о кружном пути. Что бы ни пытался найти человек, в какой бы точке времени и пространства ни искал отдыха для своего усталого тела, в конечном счете он всегда возвращается домой — в свой собственный дом. У меня нет и тени сомнения в том, что путешествие на Луну вскоре станет свершившимся фактом. Путешествие к более отдаленным сферам также не за горами. Время перестало быть препятствием. Время сворачивается, как ковер. Вскоре не будет никаких временных промежутков между человеком и его желаниями. Подобно персонажам романа Франца Верфеля^{76} «Звезда еще Нерожденных»[122], мы сможем ткнуть иголкой в определенное место и мгновенно перенесемся туда. Почему бы и нет? Если разум способен совершить такой скачок, то и тело сумеет. Нам нужно только узнать, как это сделать. Нам нужно только пожелать — и это произойдет. История человеческой мысли и человеческих свершений подтверждает эту истину. Сейчас человек отказывается верить или не смеет верить в то, что так оно и будет. Он втискивает изобретения в пространство между мыслью и целью. Он делает крылья, но по-прежнему отказывается «взлететь». Однако мысль уже встала на крыло. И Разум, который содержит все, который есть все, понесет его на крыльях далеко вперед. В этот самый момент мысль человека настолько обогнала его самого, что он растянулся, уподобившись комете. Сегодняшний человек обитает в хвосте своего собственного «я», похожего на комету. Хвост этого чудовищно растянувшегося «я», проходя сквозь новые и непредсказуемые миры, несет им разрушение. Одна часть человека томится по Луне и другим достижимым мирам — не подозревая, что другая его часть уже пересекает куда более загадочные и дивные сферы.

Означает ли это, что человек должен совершить кружной путь по всем небесам, прежде чем вернуться в собственный дом? Быть может. Возможно, он должен повторить символический акт великого дракона творения: извиваясь и изгибаясь, свернуться в круг и ухватить пастью собственный хвост.

Истинный символ бесконечности — полный круг. Это также символ свершения. А свершение — цель человека. Только в свершении обретет он реальность.

Да, мы должны неустанно идти вперед. Наш дом — где он? Везде и нигде одновременно. Овладев своей душой, человек станет поистине живым — и не будет тосковать о бессмертии, отринув смерть.

Начать все заново означает стать наконец живым!

Заметка об Эжене Сю

В одном из писем Пьер Леден из Бельгии излагает свои соображения относительно Эжена Сю[123]:

«Вы просили меня объяснить, что я думаю об Эжене Сю. Не могу сказать, что являюсь его усердным читателем: в детстве я прочел „Парижские тайны“, а потом уже больше ничего не читал. Вот список произведений Эжена Сю:

Пират Кернок (1830)

Плик и Плок (1831)

Атар-Гул (1831)

Саламандра (1832)

Сигнальщик с Коат-Вен (1833)

Артур(1833)

История французского флота (5 т., 1835) Сесиль (1835)

Лотреамон (2 т., 1837)

Жан Кавалье (2 т., 1840)

Две истории (1840)

Маркиз де Леторьер Холм дьявола (2 т., 1840)

Матильда (6 т., 1841)

Мальтийский командор (1841)

Парижские тайны (Ют., 1842–1843)

Паули Монти (1842)

Тереза Дюнуайе (1842)

Агасфер (10 т., 1844–1845)

Мартин, или Найденыш (1847) Республиканец из Кампаньи (1848)

Пастух из Кравана

Семь смертных грехов (16 т.)

Тайны народа, или История одной семьи на протяжении веков (16 т.)

Дети Любви (6 т., 1852)

Фернан Дюплесси (6 т.)

Маркиз Амальфи (2 т., 1853)

Жильбер и Жильберта (7 т., 1853)

Семья Жуффруа (7 т., 1854)

Богатый наследник (7 т., 1856)

Секреты подушки (7 т., 1858)

Список совершенно оглушительный — у меня от него голова кружится. И что же осталось от этих громадных трудов — громадных в смысле затрат бумаги и прямо-таки тропического изобилия слов? Не осталось ровным счетом ничего. Разве что имя автора — излюбленная мишень для острот. Но Эжена Сю никто больше не читает. Все его знают, однако ни одна газета не станет публиковать его романы главами. До войны 1940 года уж не помню какой швейцарский писатель — причем талантливый — решил сделать „дайджест“ из „Парижских тайн“ (кажется, это предок всех дайджестов). Полагаю, без особого успеха. О, пророческое слово Экклезиаста!

Ибо при жизни Эжен Сю имел такую славу, как мало кто из писателей. Славу шумную — славу идола толпы. Говорят, что Эжен Сю, служивший в Национальной гвардии, подобно всем гражданам того времени, как-то раз не явился на пост. Последовало неизбежное взыскание. В отместку писатель не дал газете очередную главу одного из тех своих романов, которые проглатывались с жадностью и ожидались с нетерпением. В Париже случилось нечто вроде маленького восстания, и министру пришлось освободить Эжена Сю от наказания.