Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

По-настоящему страдая от возможной – кстати, душевной, а не плотской! – неверности своего мужа, Берггольц описывает, как сама она заигрывает сначала с поэтом Николаем Тихоновым (женатым), потом с писателем Юрием Либединским (который «…целует меня, я обороняюсь от поцелуев и ласк его, так как хочу их и боюсь»), а потом еще с кем-то, и еще, и еще.

Наверное, этого всего не стоило бы публиковать? Или об этом не стоит читать? Или все-таки стоит?

Берггольц не уничтожила этот дневник, а могла бы. Знала ведь почти наверняка, что опубликуют. То есть даже рассчитывала на публикацию.

В общем, ничем нас, взрослых людей, уже не удивишь. Поэтому мы читаем и по-взрослому удивляемся, насколько велик был разброс эмоций в дневнике Берггольц, зачастую в пределах всего нескольких дней.

С одной стороны: «…Борис, которого я обманываю, который меня любит, которого и я люблю…»

С другой – тут же, о Либединском: «Юрий приедет скоро. Наверное, в пятницу увижу его… Я хочу, чтоб он полюбил меня так, как говорит, как умеет любить».

И ниже, снова о Корнилове: «Нет, я люблю его… Исключение Бориса из комсомола, его безыдейность – должны были бы оттолкнуть меня от него, не говоря уже о других свойствах его… Его чрезмерная нежность и потенция раздражают меня. Неужели же я не люблю его…»

«Люблю его… не люблю его». Ох, дела наши тяжкие.

Но, грубо говоря, стихи Корнилова сейчас могут заставить перечесть только такие вот дневники.

А кончилось все, как вы уже догадываетесь, плохо: Корнилов и Берггольц развелись, их ребенок – дочь Ирина – умерла от болезни в семилетнем возрасте.

Корнилов был арестован 20 марта 1937 года. В книге приведено свидетельство: «Когда к Корнилову пришли – он читал. Все время обыска так и не обернулся – сидел, уткнувшись в книгу и не обращая внимания на чекистов».

Его продержали без малого год за решеткой. Он признался, что подвергал контрреволюционной критике мероприятия партии и правительства и выражал сожаление о ликвидации кулачества.

13 февраля пом. нач. 10 отд. IV отдела лейтенант госбезопасности Резник и лейтенант Гантман составили обвинительное заключение об участии поэта в «троцкистско-зиновьевской террористической организации», а капитан Карпов заключение завизировал.

20 февраля Военная коллегия Верховного суда СССР в составе Матулевича, Мазюка и Ждана приговорила Корнилова Бориса Петровича к высшей мере уголовного наказания – расстрелу. Заседание заняло двадцать минут. Приговор привели в исполнение в тот же день.

Время пожрало своего певца.

Я пущен в расход —
И это совсем непонятно.

Близкие ничего о его смерти не знали.

У Корнилова тогда была уже другая жена – еще одна, судя по фотографиям, красавица, Люся Борнштейн, в шестнадцать лет убежавшая от родителей к полунищему поэту. В момент ареста Люся была на третьем месяце беременности. Корнилов успел попросить Люсю: если родится девочка – назовите Ирой, а если мальчик – Сашей. В своем единственном письме, пришедшем из тюрьмы, поэт просил «беречь Сашу» – не знал, что родилась дочь.

Ее действительно назвали Ириной – то есть у Корнилова были две дочери, и обе Ирины.

Вторая дочь, чьи заметки тоже есть в этом сборнике, долгое время не знала, кто был ее отец.

А мать поэта, Таисия Михайловна Корнилова, до середины пятидесятых все ждала возвращения Бориса из тюрьмы. Ни одно министерство не могло признаться матери, что ее сына убили давным-давно.

Но что еще хочется заметить напоследок.

Мне показался удивительным странный по нашим временам идеализм этих безусловно советских (поздравляют друг друга в письмах с 40-летием Октября!) и изуродованных советским же временем людей.

Вот Корнилова начинают публиковать. Стихи в те времена оплачивались весомо – к примеру, за первый сборник, вышедший в 1957 году, была начислена сумма 86 тысяч рублей. Ольга Берггольц, ставшая составителем этой книги, тут же заявила, что основная наследница – мать поэта, а она вообще ни при чем. Мать поэта переписывается со второй женой, Людмилой, воспитывающей дочь Корнилова, – и Людмила, неустанно занимавшаяся разнообразной деятельностью по возвращению поэту честного имени (хотя сама была смертельно больна!) – тоже сразу отказывается от наследственных прав.

Но тут уже мать самочинно переводит половину гонорара за первую книжку дочери Корнилова – то есть своей внучке.

В наши дни глотки иные жены друг другу перегрызли бы, решая наследственные дела.

Вместе с бесчеловечным временем ушла куда-то и человечность?

Максим Чертанов Хемингуэй (М. : Молодая гвардия, 2010)

Давненько мы не встречали таких увлекательных сочинений. Возле моего дивана обычно лежат штук десять разнообразных книжиц и томиков, но тут все девять так и остались пылиться, дожидаясь, пока я проглочу расчудесную чертановскую работу.

Самого Чертанова я не знаю, но по мере изучения его труда узнавал все больше.

В конце концов набрал редактора серии «ЖЗЛ» в «Молодой гвардии» и прямо спросил:

– Максим Чертанов – это баба?

– Женщина, – ответили мне.