Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Есенина в книжке, конечно, убили – злые чекисты. Об этом и так уже написан десяток книг, в них порой приводятся неоднозначные факты про обстоятельства смерти поэта, но одного я так и не понял: кому и за что нужно было его убивать в 25-м году. Внятных объяснений – нет. И у Безрукова тоже нет. Объяснения подменяет глупая, по сути, мифология: зло (гады в кожанках) чуть ли не случайно растоптало добро (невинного златоголового пиита).

Мифология не принимается. У нас тут не Древняя Греция.

У Виталия Безрукова подход обычный – собрал с миру по клюкве и слепил свой фолиант. Лепка плохая, рассчитана на интеллектуально ленивых домработниц и экзальтированных ура-патриотов.

У Макса Фрая есть такое сочинение – «Идеальный роман» (вышел в 1999-м). Там умело пародируются все виды прозы – от женского романа до классики. Причем Фрай умудряется подать типаж любого сочинения, спародировав 3–4 последние строчки книги.

Вот так, например, у Фрая пародируется окончание современного русского «почвеннического» романа: «Я низко склонил голову и зашептал: Во имя Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Безруков Фрая не читал, поэтому сочинение его заканчивается почти так же.

И больше добавить нечего.

Кино по этой чудовищной книжке хоть как-то спасает актерская экспрессия – ее там достаточно. Но в конечном итоге, как и в книге, события на экране все равно нещадно перевраны.

Особенно за людей обидно. С Мариенгофом все ясно, от него ревностные любители Есенина никогда не отстанут – нечего было Анатолию Борисовичу с такой фамилией рождаться.

Но вот был, скажем, другой поэт, с хорошей, правильной фамилией – Василий Наседкин, тот, что ухаживал за сестрой Есенина. Он ведь девять лет воевал, начиная с 1915-го: ушел на войну добровольцем, затем руководил восстанием юнкеров, затем басмачей гонял – короче, вовсе не был тем бесхарактерным ничтожеством, что изображен у Безрукова.

То, что интересный поэт Вольф Эрлих имел хоть какое-то отношение к смерти Есенина, тоже никто не доказал – однако Безрукову и с Эрлихом ясно.

Прокурор мертвых душ.

Опошлены и окарикатурены и Клюев, и Крученых, и Пастернак, и неприятно поедающий шашлык Киров, и отвратительный Чагин – который нежно любил Есенина и, кстати, никакие 26 рублей не зажимал у него.

Самый ужас ситуации в том, что многие прототипы героев фильма погибли, были расстреляны в тридцатые – и заступиться за них теперь некому. У них даже наследников не осталось! Ни за Эрлиха, ни за Тарасова-Родионова, ни за Клюева ни одна родная душа и слова не скажет. Какая чудовищная судьба – быть неправедно убитым, а потом еще и войти в память потомков в качестве мерзавцев – во имя «авторского замысла» Безрукова.

Авторы книжки и кино, естественно, говорят, что в их трудах «не стоит искать исторической правды».

Да пошли к черту.

Пусть представят себе, что их дети увидят экранизированную историю своего рода, где отец-сочинитель будет изображен в качестве, скажем, стукача, а раскудрявый его сын-актер в виде конченого мерзавца, к тому же бездарного?

И на законный вопрос: «Да как вы посмели так изобразить самых славных представителей рода Безруковых?!» – создатели их нетленных образов разведут руками: «Не стоит искать в нашей работе исторической правды!..»

…В общем, совсем совесть потеряли. Не надо Есенину таких адвокатов. Вообще никаких не надо.

Портрет

Авдотья

Что я ни скажи сейчас о Смирновой – заранее ясно, что каких-то самых нужных вещей про нее мне все равно не сформулировать. Я просто не сумею.

Вот когда о Дуне заходит речь, с чего нужно начинать?

Наверное, сразу стоит отставить разговор о том, что ее можно наблюдать в телевизоре, где она какую-то часть зрителей давно очаровала и обаяла, а другую неизменно приводит в раздражение и злобу.

Смирнова, ну да, из тех, к кому трудно относиться равнодушно. Надо сразу подыскивать в себе какое-то как минимум бодрое, а лучше яростное и в целом страстное чувство.

Само имя ее – Авдотья – отлично пошло б в пару к Аввакуму, какая-то в этом имени непокорность заключена.

Со Смирновой вообще не мешало б весьма точно избирать форму общения – если тебе посчастливилось с ней общаться. Авдотья, с одной стороны, ненавидит панибратство и вообще пошлость даже в микроскопических дозах, а с другой – очень ценит искренность, размах и всяческую шумно изъявляемую радость.

Я знаю больших мужчин, которые сразу теряются рядом с ней. И я видел других больших мужчин, которые, чтоб не потеряться, включают «гусара».

(Дуня может пожать плечами в ответ, и вот уже нет гусара, он упал в мокрую воду, и его роскошные трико предательски прилипли к телу.)

Напористым дуракам все равно никакой человеческой симпатии тут не дождаться; но и вменяемому человеку иногда все равно необходимо серьезное время осмотреться и понять, что такое Авдотья.

Знаете, какую фразу Смирновой часто говорят люди, познакомившиеся с ней, – особенно мужеского пола?