Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Фамилия Мандельштам тоже, знаете, не подарок. А ничего, прижилась.

Наталья Рубинская Седьмая книга (М. : Энциклопедия, 2011)

Хорошо, когда поэзия не спрашивает с тебя, не смотрит в тебя с презрительным прищуром: мол, ты понял, о чем я?

Понял я, понял. Ты ни о чем – ты только о себе!

Вот у Рубинской – стихи не про то, что они стихи, что они поэзия.

Поэзия Рубинской очень «природна» – в том смысле, что ее лирический герой непрестанно смотрит не внутрь себя, а вокруг: и любуется, и восхищается, и цокает языком, и перечисляет плоды, деревья, насекомых, птиц – зачастую это становится на грань поэтической болтовни, но вполне милой, вполне милой…

Стихи Рубинской – ни разу не размышление, но почти всегда – даже не созерцание, а радостное перечисление чудесных примет мира.

Подои свою коровку,
похвали свою лошадку.
Съешь кусочек хлеба сладкий
и обозревай ландшафт:

там – немереная пашня,
тут – цветастый луговина,
посередке – храм небесный —
и лучи над ним стоят.

И когда степень любви ко всему сущему становится всепоглощающей, поэт на полных основаниях прямо в природу себя и помещает:

Дай мне, Господи, в приснодивном
твоем садике зоревать,
в Твоем яблоново-малинном
вертограде поморевать,
как боярышнице жемчужной —
перламутровке, хоботок
окунающей в знойно-южный
четырехлопастной цветок.

Эта вот «боярышница» – очень точное самоопределение Рубинской, потому что тут не только о бабочке идет речь, но и слышится слово «боярыня».

Когда Рубинская озирает свои владения – это боярское достоинство, голубая кровь чувствуются в ней. В конце концов, она крестная дочь Анастасии Цветаевой – не в переносном смысле, а в прямом. И это Анастасия Цветаева благословила Наталью Рубинскую писать стихи и растить свой поэтический сад.

Владенья ее привлекательны, цветасты, а сама она боярыня добрая и ласковая, в подданных у нее птицы, всякие-разные мураши да домашние коты, и она о них молится.

Обратите внимание, что действие стихов Рубинской чаще всего происходит днем, причем – летним днем. Зиму у нее стараются пережить побыстрее (много спят – и снится, естественно, Крит), каждый день считают «Сколько до лета?» – ну и едва теплеет, сразу обрушиваются в душистые стога, луга и т.д.

«На лесе шелковый наряд. / Сто солнц в его стволах горят», – самый обычный и самый любимый пейзаж у Рубинской.

Порой вдруг возникнет ощущение, что это переводы с итальянского или скорей с греческого. Кто бы знал, что Рубинская живет в Челябинске! Солнечное такое Зауралье…

Известно, что страдание – едва ли не главный хлеб поэзии. Если поэту никто не защемил палец – он сам себе защемит, лишь бы пострадать и поговорить потом об этом. Рубинская – иной случай. Обратите внимание, сколь радостны, солнечны, бурливы стихи в этой книжке!

Послушайте, вот обычная тональность стихов Рубинской:

Вся богема на Багамах,
мы ж в деревню потрусим:
желтый neapolitano

,манго, персик, апельсин.

Композиция с фасоном:
на парео – ремешок,
под туникой – ботильоны:
босолапочки с вершок:

чтобы гальки не мешали
колготиться на пляжу,
там, где вдоль охряной шали
под ольхой большой лежу.

Не знаю, как вам, а мне в этом мире хорошо. Откроешь глаза – солнце. Закроешь – солнце остается под веками. Лежу и хлопаю глазами. И та поэтическая скороговорка, что я слышу, воспринимается на равных со стрекотанием кузнечиков, шумом травы и птичьим пересвистом – и растворяется в них.

Сергей Шестаков Схолии (М. : Atelier Ventura, 2011)

Прекрасные стихи; я только все время думаю, почему, читая хорошую нынешнюю поэзию, я чаще всего не могу запомнить ни строчки.

Мне, к примеру, очень нравятся стихи Саши Кабанова, Игоря Белова или Андрея Коровина – это, быть может, лучшие современные поэты, – но я не помню там ничего. Читаю – восхищаюсь, сердце тает; закрою книгу – и как корова языком слизнула.

Что-то с памятью моей стало?

Но стихи Бродского или Юрия Кузнецова помню, и очень многие. Даже то, что недавно у них прочел впервые – часто запоминаю, и потом эти строки стоят поперек сознания неделями.

В современной поэзии есть какая-то необязательность прекрасных слов. Как будто там все неправда. А там все правда – вот какой парадокс.