Книжная девочка

Мила бестолково слонялась по квартире после суточных дежурств, прикладывалась на кровать, но стоило голове коснуться подушки, как сон пропадал, а за книгой или фильмом она сразу начинала клевать носом. Прогулки, на которые вытаскивал ее Михаил, быстро утомляли.

Брезгуя отдыхом и сном, Милина усталость самовольно лопала другое – радость и бодрость духа. Когда-то известный голландский врач Ван Тюльп воскликнул: светя другим, сгораю сам! То ли сам придумал, то ли за Гиппократом повторил. Мила постоянно чувствовала во всем привкус собственного пепла, но не в том смысле, который имел в виду доктор.

Этим страдали многие коллеги. Мало кто мог позволить себе работать на ставку. Честные врачи пропадали на дежурствах, на консультациях в каких-нибудь шарашкиных конторах, а те, кому удалось превратить свое имя в торговую марку, тоже не зря получали конверты. Хороший гонорар предполагает хорошую работу, и больной должен видеть, что врач о нем заботится. А если прооперировал, кинул на койку, через восемь дней снял швы и отправил вон из клиники – за что тут платить? У «гонорарных» врачей, проводящих в клинике большую часть свободного времени, пожалуй, только одно преимущество – они заболевают мизантропией не в такой тяжелой форме.

Вот и рецепт: возьмите юного врача, дайте ему хорошего наставника, тяжелую работу и мизерный оклад – через пять лет получите готового трудоголика. Идеалы к этому времени полностью выветрятся у него из головы. Услышав его приватные речи, гуманист содрогнется, станет взывать к лучшим чувствам, но не найдет никакого отклика.

И никто никогда не подсчитает, сколько уже спасенных жизней на счету у этого циника. В том числе и он сам.

Всю ночь Милу донимали истерички с болями в животе, а в полшестого привезли кишечную непроходимость. «Удачно, – думала Мила, автоматически заполняя историю, – пока анализы, рентген, ЭКГ, терапевт, капельница… Если не торопиться, как раз смена подойдет, Спасскому сдам, пусть оперирует».

Но только она поставила точку в истории, «Скорая» доставила ножевое ранение брюшной полости. Тут уж не отвертишься, пришлось бежать в операционную.

А стоило ей наложить последний шов, появился Спасский и заканючил, чтобы она помогла ему на «непроходе».

– У тебя бригада целая, – буркнула Мила, – орлы! Выбирай любого.

– Мил, ну не упрямься! Дед старый, тут скорость нужна, помимо всего прочего. Качество операции зависит от хирурга, а время – от ассистента. Уж не тебя ли я цитирую?

– А где справедливость, Спасский?

– На Страшном суде.

Сраженная теологическим аргументом, Мила осталась, поэтому пришла домой не в десять, а в половине первого.

Михаил, проскучавший без жены все утро выходного дня, стал кормить ее завтраком.

После бессонной ночи Мила почти не чувствовала вкуса и не прислушивалась к словам мужа. Механически глотала и смотрела на стенку.

Вот старая черно-белая фотография в стальной рамке. Утес с волной. Судя по серым тонам, погода в тот давний день стояла хмурая. Когда, где, кем сделан этот снимок?

А вот дешевая чеканка. Девушка и лань. Когда Мила пришла в этот дом, и девушка, и лань были покрыты вековым слоем пыли, как настоящее произведение искусства. Хотя… Время причудливо распоряжается вещами, и как знать, вдруг через десять тысяч лет эта несчастная металлическая пластинка будет выставлена в музее, как археологическая находка? Мила усмехнулась. Когда-то, боже мой, как давно, она тоже делала чеканку. В четвертом классе на уроке труда из тюбика зубной пасты. Тогда были металлические тюбики. Мила сделала гнома из диснеевского мультфильма, ее поделку взяли на школьную выставку, потом вернули маме, и она затерялась вместе с детскими тетрадками, рисунками и первыми ботиночками. А вдруг этот гном не пропал? И всплывет через миллион лет при раскопках очередной помойки? Какую чушь придумают ученые будущего по его поводу? Хотя зачем им придумывать, все что нужно они найдут в Интернете, или что там придет на смену Интернету…

– И тогда я добавил базилик, – внезапно услышала она голос мужа.

– А? Что?

– Я добавил базилик, правда, так вкуснее?

Мила взглянула на свою тарелку. Михаил, слава богу, был не из тех мачо, которые валяются на диване, считая любую помощь по дому унижением. Он регулярно готовил, и делал это, пожалуй, не хуже жены. Если бы Мила не опасалась упреков Натальи Павловны, передала бы ему всю кухню.

– Да, очень вкусно, – вежливо согласилась она, – мне так не суметь.

– Ты все делаешь лучше всех, солнышко.

– Так уж и все?

– Абсолютно! Особенно кое-что такое…

Он прижался губами к ее макушке, но тут же отпрянул.

В кухню вплыла Наталья Павловна с выражением лица сладким, как моча диабетика:

– Милочка, пожалуйста, если будете пить кофе, сделайте и на мою долю.

И уселась напротив Милы.

Супружеские нежности в очередной раз отменяются. У Натальи Павловны специальное чутье – стоит им с Михаилом потянуться друг к другу, старуха тут как тут.

Мила на глазок насыпала молотого «жокея», залила кипятком. Потом разлила в чашки, добавила молока.

– Пожалуйста, приятного аппетита!

– Божественный, божественный вкус!