— Но послушай, Дени, ведь то, что ты и Поль делаете, это тоже очень важно, — попыталась утешить его Николь. — Из ваших листовок люди узнают правду о положении на фронтах, о том, что делается в России, во Франции, в Англии… Если бы не вы, французам патриотам пришлось бы пробавляться враньем бошей.
— О, я и без тебя все понимаю! — с досадой отмахнулся Даня. — Но Гюстав обещал, понимаешь ты, твердо обещал свести нас с нашими советскими товарищами, обещал, что мы скоро сможем выбраться из этого подвала, стать настоящими бойцами!
Николь смущенно замолкла: она-то хорошо понимала нетерпение своего друга. Особенно теперь, когда такой напряженной стала жизнь, когда каждый день приносил известия о какой-нибудь "акции". То на станции метро убивали эсэсовского офицера, то бесследно исчезал немецкий патруль, то в колонну нацистских солдат бросали бомбу. Сопротивление росло. В него вливались рабочие, студенты, врачи, ученые, священники. Подпольщики наладили связь с французской полицией, начали добывать через жандармов бланки документов и фальшивые продовольственные карточки.
— Все, все что-то делают, борются, а мы отсиживаемся и вправду как крысы, в подвале! — кипел Даня.
Глядя на него, и Павел стал возмущаться, требовать, чтоб их наконец выпустили "на волю" (Павел уже начинал немножко объясняться по-французски).
— Ага, не терпится лезть под пули! — проворчал Келлер, застав обоих русских в унылом разговоре с Николь. — Что ж, значит, здешней работки вам недостаточно? Недостаточно все мы, по-вашему, рискуем головой? И она, — он ткнул пальцем в Николь, — когда привозит восковки… И мы с Андре и Фабьен, когда доставляем в город отпечатанные листы… И Арлетт, которая достает бумагу и краски и ездит с поручениями к товарищам? И наши люди, которые расклеивают и разбрасывают по всему Парижу листовки? И вы оба, печатающие их, — разве вам не довольно риска, опасности, напряжения? Кругом ходят немецкие патрули, рядом — немецкая дорога, в лавке у меня то и дело боши, а вам все мало? Эх вы, мушкетеры несчастные! Да знаете ли, что в одном будничном дне наших людей, может, больше героизма, чем в самой приключенческой кинокартине! — И Жан-Пьер с таким негодованием посмотрел на обоих русских, что те невольно потупились.
— Ну да, ну да, вы, конечно, правы, Жан-Пьер, но поймите и нас, горячо начал Даня. — Каждый день мы печатаем листовки о победах над гитлеровцами. Наши войска там, в Советском Союзе, освобождают целые города, немцев прогнали из Курска, Краснодара, Ростова. Здесь, в Париже, да и по всей Франции люди тоже сражаются с фашистами, бросают бомбы, уничтожают врагов. А мы что? Печатать листовки — да это могут делать и Андре с Арлетт. Мы их научим, если уж на то пошло, быстро научим!
— Мы хотим уйти отсюда, чтобы драться! — подхватил Павел. — Воевать хотим!
— Тра-та-та! Драться? Воевать? Но для этого нужно иметь то, чем воюют, — усмехнулся Келлер. — У наших почти нет оружия. Лондон говорит возвышенные слова о долге патриотов, а о том, чтоб снабдить патриотов револьверами и пулями, помалкивает.
— Вы только выпустите нас, а уж оружие мы себе сами добудем, подмигнул Павел. — У каждого жандарма, у каждого полицейского пистолет… Просто руки чешутся! — Он опять подмигнул. — Я это дело еще в лагере освоил.
— Вот как? — Келлер присвистнул. — А ты, оказывается, лихой парень, Поль!
— А как же! — Павел гордо выпятил грудь.
— Хоть ты и лихой, а не подумал, что будет со всеми нами, если ты пойдешь "раздевать" жандарма и вдруг попадешься, — продолжал Келлер. Это, сынок, не так просто, как тебе кажется. И потом, на каждое такое дело нужно разрешение старших.
Павел сделал гримасу:
— Разрешение?
— Да-да, — кивнул Жан-Пьер. — Для начала я попробую поговорить с Гюставом. Только сейчас он, кажется, очень занят. — И, кивнув на прощание Николь, Жан-Пьер ушел.
Даня и Павел бросились расспрашивать Николь, чем именно занят Гюстав. Однако длинноногая оказалась на редкость необщительной.
— Почем я знаю? Гюстав ни мне, ни Жермен не докладывает о своих делах.
— А если бы докладывал, ты рассказала бы нам? — напрямик спросил ее Павел.
В ответ Николь только пожала худенькими плечами.
Уже много дней Гюстав не появлялся в книжной лавке сестер Лавинь. Жермен начала тревожиться, не попался ли он гестапо.
Некоторым членам своей группы Гюстав велел заучить телефон, по которому его можно было вызвать. Однако телефоном этим можно было воспользоваться только в случае какого-нибудь чрезвычайного происшествия. И как ни болело сердце у Жермен, она не решилась позвонить, хотя помнила телефон наизусть. На ее счастье, от Гюстава наконец прибыл связной, передал, что все в порядке — Гюстав скоро явится сам. Связной привез важную новость: во Франции создан Национальный Комитет Сопротивления.
— О Николь, это замечательно! — ликовала Жермен. — Вот увидишь, теперь у нас будут и настоящие типографии, и оружие, и все, что нам нужно для победы! Вот когда мы покажем себя этим гнусным бошам!