Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль

Арлетт в восторге подскочила к отцу и звонко чмокнула его в пухлую щеку.

— Но помни: это не игра. И дело идет не только о нас И наших жизнях. Дело идет о многих людях, — сурово добавил Келлер.

4. ТАЙНЫЕ БОЙЦЫ

На бульварах каштаны выбросили первые свечки. В садах крепко пахнет травой, свежими почками, теплой землей. Солнце золотыми яблоками падает на дорожки. В Па-)р#же весна. В Париже продают фиалки и крокусы. В Люксембургском саду, в Булонском лесу бегают еще не загорелые ребятишки, галдят, как грачи, весело и беспорядочно, пускают в фонтанах разноцветные кораблики. А у садовых решеток, там, на улице, где можно только издали любоваться новой травой, где чуть слышно дуновение весны, гуляют со своими детьми еврейские матери. И у матерей и у ребятишек на груди желтые звезды — знаки отверженных. Это немцы велели всем евреям носить желтые звезды и запретили им вход в сады и парки.

О весне и о желтых звездах рассказала Дане и Павлу Николь, приехавшая в Виль-дю-Буа.

— Проклятые! — Даня говорил сквозь зубы.— Когда, когда же наконец мы выйдем отсюда? Когда начнем делать что-то настоящее?!

— Но послушай, Дени, ведь то, что ты и Поль делаете, это тоже очень важно, — попыталась утешить его Николь.— Из ваших листовок люди узнают правду о положении на фронтах, о том, что делается в России, во Франции, в Англии... Если бы не вы, французам-патриотам пришлось бы пробавляться враньем бошей.

— О, я и без тебя все понимаю! — с досадой отмахнулся Даня.— Но Гюстав обещал, понимаешь ты, твердо обещал свести нас с нашими советскими товарищами, обещал, что мы скоро сможем выбраться из этого подвала, стать настоящими бойцами!

Николь смущенно замолкла: она-то хорошо понимала нетерпение своего друга. Особенно теперь, когда такой напряженной стала жизнь, когда каждый день приносил известия о какой-нибудь «акции». То на станции метро убивали эсэсовского офицера, то бесследно исчезал немецкий патруль, то в колонну нацистских солдат бросали бомбу. Сопротивление росло. В него вливались рабочие, студенты, врачи, ученые, священники. Подпольщики наладили связь с французской полицией, начали добывать через жандармов бланки документов и фальшивые продовольственные карточки.

— Все, все что-то делают, борются, а мы отсиживаемся и вправду, как крысы, в подвале! — кипел Даня.

Глядя на него, и Павел стал возмущаться, требовать, чтоб их наконец выпустили «на волю» (Павел уже начинал немножко объясняться по-французски).

— Ага, не терпится лезть под пули! — проворчал Келлер, застав обоих русских в унылом разговоре с Николь.— Что ж, значит, здешней работки вам недостаточно? Недостаточно все мы, по-вашему, рискуем головой? И она, — он ткнул пальцем в Николь,—когда привозит восковки... И мы с Андре и Фабьен, когда доставляем в город отпечатанные листы... И Арлетт, которая достает бумагу и краски и ездит с поручениями к товарищам? И наши люди, которые расклеивают и разбрасывают по всему Парижу листовки? И вы оба, печатающие их,—разве вам не довольно риска, опасности, напряжения? Кругом ходят немецкие патрули, рядом — немецкая дорога, в лавке у меня то и дело боши, а вам все мало? Эх вы, мушкетеры несчастные! Да знаете ли, что в одном будничном дне наших людей, может, больше героизма, чем в самой приключенческой кинокартине! — И Жан-Пьер с таким негодованием посмотрел на обоих русских, что те невольно потупились.

— Ну да, ну да, вы, конечно, правы, Жан-Пьер, но поймите и нас,— горячо начал Даня.— Каждый день мы печатаем листовки о победах над гитлеровцами. Наши войска там, в Советском Союзе, освобождают целые города, немцев прогнали из Курска, Краснодара, Ростова Здесь, в Париже, да и по всей Франции люди тоже сражаются с фашистами, бросают бомбы, уничтожают врагов. А мы что? Печатать листовки — да это могут делать и Андре с Ар-летт. Мы их научим, если уж на то пошло, быстро научим!

— Мы хотим уйти отсюда, чтобы драться! — подхватил Павел.— Воевать хотим!

— Тра-та-та! Драться? Воевать? Но для этого нужно иметь то, чем воюют,—усмехнулся Келлер.—У наших почти нет оружия. Лондон говорит возвышенные слова о долге патриотов, а о том, чтоб снабдить патриотов револьверами и пулями, помалкивает.

— Вы только выпустите нас, а уж оружие мы себе сами добудем,—подмигнул Павел.—У каждого жандарма, у каждого полицейского пистолет... Просто руки чешутся! — Он опять подмигнул.— Я это дело еще в лагере освоил.

— Вот как? — Келлер присвистнул — А ты, оказывается, лихой парень, Поль!

— А как же! — Павел гордо выпятил грудь.

— Хоть ты и лихой, а не подумал, что будет со всеми нами, если ты пойдешь «раздевать» жандарма и вдруг попадешься,—продолжал Келлер.—Это, сынок, не так просто, как тебе кажется. И потом, на каждое такое дело нужно разрешение старших.

Павел сделал гримасу:

— Разрешение?

— Да-да,— кивнул Жан-Пьер.— Для начала я попробую поговорить с Гюставом. Только сейчас он, кажется, очень занят.— И, кивнув на прощание Николь, Жан-Пьер ушел.

Даня и Павел бросились расспрашивать Николь, чем именно занят Гюстав. Однако длинноногая оказалась на редкость скрытной.