Книжная лавка близ площади Этуаль

А в лагере какое торжество, какой восторг! Люди проснулись, выскочили кто из палаток, кто из шалашей, сгрудились возле тачек, пересчитывают, ощупывают каждый автомат, каждый пистолет. Подумать только — два пулемета, тридцать автоматов, три ручных миномета, двадцать пистолетов, гранаты, толовые шашки, много взрывчатки, патронов… О, это был такой праздник для всех в отряде! Дане тогда же дали, правда временно, пистолет — первое в его жизни оружие. «Сначала пусть научится по-настоящему стрелять, — сказал снайпер Жюль Охотник, — а уж потом можно будет дать ему оружие насовсем». У самого Жюля «магали» с оптическим прицелом, подаренный ему каким-то другом-охотником, глубоким стариком, для которого маки — уже несбыточная мечта. Вот сначала из своего «магали», а потом и из пистолета Жюль учил Даню стрелять. И настал наконец день, когда Жюль доложил командиру Байяру, что «новенький Русский» обучен и можно доверить ему оружие.

Вот он, пистолет, тяжелый, в приятно пахнущей и скрипучей кожаной кобуре, висит на поясе Дани. Можно в любую минуту его потрогать, ощутить его тяжесть. Даня потихоньку дотрагивается до кобуры.

— Ты что? — спрашивает сидящий рядом Марсель.

— Ничего.

В их палатку набились все соседи. Пришел даже командир Байяр. В углу, откинувшись к парусиновой стенке, сидел со своей гитарой д'Артаньян.

Глубокий, мягкий аккорд…
До вчера я тебя не знал.
Как зовут тебя, я не знал,
А увидел, за руку взял,
За собою тебя позвал.

Хочешь, землю тебе подарю,

Хочешь, звезды или зарю?
На заре на тебя посмотрю,
Что захочешь, тебе подарю

Мой кораблик по пруду плывет,

Нас с тобой он на борт берет.
Он бумажный, но он плывет
В ту страну, где любовь живет…

У д'Артаньяна был приятный глуховатый тенор. И откуда только он брал эти грустно-насмешливые песенки и нежные мелодии? У каждого в душе его песни будоражили что-то свое, далекое и томительное.

Снаружи уже начинало смеркаться, и в мутном зеленоватом свете, проникавшем сквозь парусину, у всех были таинственные, смугло-зеленые лица. Костров и огней не зажигали: разведка доносила, что кругом бродят крупные отряды немцев, прочесывают леса, обыскивают фермы и селения. После партизанского налета на тюрьму в Альби нацисты усилили свою охоту за франтирерами. Поэтому в отряде ввели дополнительные посты охранения и было приказано соблюдать величайшую осторожность — ничем не выдавать свое присутствие.

— Спой еще что-нибудь, — попросил Байяр. — Хорошая песня…

— Да, да, спой! — подхватило несколько голосов.

Д'Артаньян низко нагнулся над гитарой, задумчиво пощипывал струны. Вот-вот пробьется какая-то полузабытая мелодия…

— Знает кто-нибудь «Сильный ветер»? — спросил он. — Эту песню поют в моих местах крестьянские девушки.

— «Сильный ветер»? — переспросил Вино. — Кажется, я знаю… Начинается так… — Он прочистил горло, приготовляясь петь.

Однако запеть ему не пришлось. Раздался топот бегущих ног, голос Жюля Охотника торопливо спросил кого-то снаружи:

— Где командир? Он срочно нужен!

— Я здесь. — Байяр поспешно выбрался из палатки, и за ним повалили остальные. — В чем дело?

— Тревога, командир. Прибежали ребята — соседи Дюшенов. К ним явились немцы, вытащили наружу матушку и ее мужа, мужа тут же поставили к стенке и расстреляли, а матушку Дюшен начали спрашивать о нас, выкручивали ей руки, били прикладами… Ребята говорят, когда они побежали сюда, немцы собирались поджигать ферму.

— Немцев много? — отрывисто спросил Байяр.

— Ребята сказали — сотня, если не больше.

— Может, это им со страху показалось?

— Нет, это храбрые мальчишки, я их давно знаю, они не перепутают, — возразил Жюль.

— Едем! — скомандовал Байяр. — В лагере останутся двадцать новеньких, десять стрелков и Лидор. Остальные — со мной. Взять три пулемета, один станковый и два ручных, минометы. Охотнику проследить, чтоб не было никакого шума при отправке и в пути. Очень возможно, что боши устроили засаду. Наблюдать за дорогой поручаю Марселю и Русскому.

— Есть, командир!

— Есть наблюдать! — послышалось в ответ.

Все делалось быстро и в тишине. На небе уже бледнел закат.

10. ГИБЕЛЬ ДРУЗЕЙ

Грузовики, полные вооруженными людьми, мчались по крутым и извилистым горным дорогам, не зажигая фар и стараясь не очень шуметь моторами. Тото нажимал на газ: он тоже знал и любил матушку Дюшен, которая и его, несмотря на его седые виски, звала «мальчиком» и «малышом». Тото просто думать не мог без отчаяния, что она попала-таки в лапы бошей! Вырвать матушку, во что бы то ни стало вырвать!