Книжная Москва первой половины XIX века

Как бы в подтверждение своего предупреждения, буквально через несколько дней в депеше от 13 февраля 1832 г. Главное управление цензуры с раздражением писало, что Николай I в № 1 журнала «Европеец» прочитал статью «Девятнадцатый век», в которой «…сочинитель, рассуждая будто бы о литературе, разумеет совсем иное; что под словом просвещение он понимает свободу, что деятельность разума означает у него революцию, а искусно отысканная средина не что иное, как конституция», И. В. Киреевский, издатель журнала, «обнаружил себя человеком неблагомыслящим и неблагонадежным»^{95}. О просветительской программе своего издания он писал В. А. Жуковскому: «Выписывая все лучшие неполитические журналы на трех языках, вникая в самые замечательные сочинения первых писателей теперешнего времени, и из своего кабинета сделал бы себе аудиторию европейского университета, и мой журнал, как записки прилежного студента, был бы полезен тем, кто сами не имеют времени или средств брать уроки из первых рук. Русская литература вошла бы в него только как дополнение к европейской, и с каким наслаждением мог бы я говорить о Вас, о Пушкине, о Баратынском, о Вяземском, о Крылове, о Карамзине — на страницах, не запачканных именем Булгарина…»^{96} После выхода первого номера журнал был закрыт. Издатель успел подготовить еще два номера. В них были помещены сочинения самого Киреевского, Жуковского, Баратынского, Языкова. В дальнейшем предполагалось печатать сочинения А. С. Пушкина, П. А. Вяземского, В. Ф. Одоевского.

Киреевский в объяснительной записке по поводу журнала, посланной в III Отделение, писал, что Россия еще не готова принять многого из того, чего достигла Европа, из-за отсутствия истинного просвещения. Для дальнейшего прогресса необходимо «распространение серьезного и здравого… классического образования». Все изменения в законах он считал бесплодными, пока не будет отменено крепостное право, пока все будут находиться под влиянием впечатлений, оставляемых в умах зрелищем рабства, их с детства окружавшего^{97}.

После закрытия «Московского телеграфа» в 1834 г. цензура попыталась изгнать из журналов даже намек на полемику. Московскому цензурному комитету было сделано внушение даже за то, что в «Московском наблюдателе» (кн. 2, 1836) имелось «покушение к возобновлению литературной полемики в том виде, в каком она в прежние годы овладела было журналами обеих столиц»^{98}.

Статьи по философии были практически изгнаны со страниц журналов. Обозреватель русских газет и журналов за первую половину 1836 г. отметил только три статьи: две из них оригинальные в «Ученых записках Московского университета», написанные, по-видимому, воспитанниками университета на темы, заданные преподавателем, и одна переделанная с французского в «Московском наблюдателе»^{99}.

Раздражали цензуру и те статьи, в которых описывались существовавшие недостатки, бедствия, несчастные случаи, происходившие в России. Недовольство министра народного просвещения вызвала статья помещика Лисовского, напечатанная в 1844 г. в одном из московских журналов, где в резких выражениях рассказывалось о бедствиях, постигших Витебскую губернию^{100}.

10 октября 1836 г. попечитель Московского учебного округа сообщил в Московский цензурный комитет, что на одном из прошений об издании нового журнала государь поставил резолюцию: «и без того довольно». На этом основании предписывалось не принимать ходатайств на этот счет^{101}.

Профессор Московского университета Т. Н. Грановский намеревался со своими друзьями издавать журнал «Московское обозрение». Он много ждал от будущего журнала, который, по его мнению, мог принести больше пользы, чем целая библиотека ученых сочинений. Журнал должен был бы состоять из разделов: наука и искусства, критика, произведения изящной словесности, смесь. Господствующим направлением должно было стать историческое^{102}. На свое прошение Грановский 12 декабря 1844 г. получил ответ, что царю «не благоугодно было изъявить Высочайшее на то соизволение»^{103}.

В 1834 г. И. Ф. Калайдович, вероятно напуганный закрытием «Московского телеграфа», отозвал свое прошение об издании журнала «Литературная почта»^{104}. В. В. Пассеку разрешили вместо журнала «Очерки России» издавать сборники статей^{105}. Не состоялись журналы Н. А. Мельгунова «Журналист» и «Новости иностранной литературы», В. С. Межевича «Иностранное обозрение».

Не пользовались доверием у правительства и иностранцы, желавшие издавать в Москве журналы на иностранных языках. В 1842 г. получил отказ прусский подданный Вилибальд, так как нельзя было проверить его благонадежность и по-прежнему, как говорилось в ответе, «нет необходимости расширять издание журналов»^{106}. Иностранцу Карлу Франциску Милье не разрешено было издавать журнал на французском языке «Эхо» с разделами: литература, театр, моды, известия (но без политики)^{107}.

Владельцы

и арендаторы типографий