Книжный клуб Джейн Остен

Любопытно было посмотреть, как живет Григг. Многие из нас не видели холостяцкую квартиру с семидесятых. Мы представляли себе зеркальные шары и Энди Уорхола.

А получили светильники в виде связки перцев и Беатрикс Поттер[35]. Григг снимал уютный кирпичный коттедж в дорогом районе города. Жестяная крыша, веранда, увитая виноградом. Внутри была спальня на мансарде и такой маленький камин, каких мы в жизни не видывали. В феврале, сказал Григг, этот камин обогревает весь дом; правда, поленья туда не помещаются, а как нарубишь щепок, так и огонь не нужен: взмокнешь как мышь.

Мы узнали коврик у дивана — из каталога «Санденс», с маками по краям, какой и сами хотели. В медных горшках на кухонном окне отражалось солнце.

В каждом горшке росла белая или лиловая африканская фиалка, а мужчина, который не дает умереть своим цветам, достоин восхищения, особенно если горшки без дырочек. Мы почти простили ему коврик. Конечно, фиалки могли быть куплены недавно, чтобы произвести на нас впечатление. Но, опять же, кто мы такие, чтобы производить на нас впечатление?

Всю стену у лестницы занимали встроенные шкафы; книги в них не только стояли, но и лежали вигвамами поверх других. Большинство в мягком переплете, потрепанные. Аллегра подошла посмотреть.

— Сколько у вас ракет, — заметила она.

— Вы любите научную фантастику? — спросила Сильвия. По ее тону можно было подумать, что она интересуется научной фантастикой и людьми, которые это читают.

Григг ее раскусил.

— Уже давно, — просто ответил он. И продолжил выкладывать на блюдо ломтики сыра. Получилось что-то вроде лица: сырный треугольник — улыбка, два крекера с перцем — глаза. А может, нам показалось. Может, он раскладывал сыр без художественного замысла.

Григг вырос в округе Ориндж, единственный мальчик из четырех детей и самый младший. Когда он родился, старшей сестре, Амелии, было восемь, Бьянке — семь, а Кэти, которую сначала звали Кэтидид, то есть Кузнечик, а потом Кэт, — пять.

Дразнить его было сплошным удовольствием. Ему говорили то не быть таким мальчиком, то не быть этаким ребенком. Особого выбора, кем быть, не оставалось.

Родись Григг девочкой, ему дали бы имя Делия. Григгом его назвали в честь деда, который умер сразу после рождения внука и почти не оставил о себе памяти. «Настоящий мужчина, — говорил отец Григга. — Тихий человек». Григг видел по телевизору такой фильм и потому всегда представлял дедушку в виде Джона Уэйна[36].

Но все равно обижался на это имя. На первой в году перекличке новая учительница вместо Григга Харриса всегда спрашивала Харриса Григга. Весь год Григг думал об унижении, которое ждет его в следующем. А потом выяснил, что на самом деле дедушку звали Грегори и родители об этом прекрасно знали. «Григг» оказалось не уменьшительным, а всего лишь прозвищем, мать с отцом сами его выдумали. Он часто спрашивал их почему, но так и не добился внятного ответа. Он заявил, что теперь тоже будет зваться Грегори, но никто об этом ни разу не вспомнил, хотя Кэти не забывали называть Кэт.

Дедушка Харрис работал монтером в электрокомпании. По словам отца, это была опасная должность. Григг сам очень надеялся однажды получить опасную должность, хотя скорее в разведке, чем в коммунальной службе. Его отец снимал показания счетчиков и четырежды попадал в больницу с собачьими укусами. У него осталось два гладких шрама на икре и еще один где-то, где никто не видел. У Харрисов никогда не было собаки и не будет, пока жив отец. Впервые Григгу это объяснили в пять лет, и он до сих пор помнил, что подумал тогда: отец не бессмертен.

Из всех детей одному Григгу досталась отдельная спальня. Сестер это всегда возмущало. Комнатка была такой тесной, что едва поместилась кровать, а комод пришлось поставить в коридоре. Зато она принадлежала только ему. Наклонный потолок, единственное окно; обои с желтыми бутонами роз выбирала Амелия, жившая здесь до появления Григга. Будь он девочкой, комнату оставили бы ей.

На ветру ветки барабанили в стекло, словно пальцы, но Амелию это, конечно, не испугало бы. Григг часто лежал в темноте, один, прислушиваясь к скрипу дерева и стуку. Из коридора доносился смех сестер. Он даже без слов различал, когда смеется Амелия, когда Бьянка и когда Кэт. Григг догадывался, что сестры обсуждают мальчиков, а на эту тему ничего приятного они не говорили.

— Девочки, а ну-ка спать, — кричала снизу мать. Она часто играла на пианино, когда дети уже лежали в кроватях; заглушают ее любимого Скотта Джоплина — значит, расшумелись.

Девочки замолкали ненадолго, а то и вовсе не обращали внимания. Поодиночке они были управляемы. Вместе — не очень.