Все закричали и зааплодировали, а потом танцоры с хохотом рухнули на траву, но музыканты продолжали играть. Музыка эта казалась первобытной и сверхъестественной в душистом ночном воздухе, наполненном густыми ароматами лаванды и дикого тимьяна, наперстянки и жимолости, лютиков и речного гравилата, и перекати-поля… Кто-то совершенно серьезно и настойчиво сказал Нине, что она должна отыскать по одному из этих цветков, семь цветков для семи ночей, и тогда к ней придет настоящая любовь. Девушки, находя цветки, тщательно вплетали их друг другу в волосы в виде диадем и пили из рогов, которые передавались из рук в руки, а потом снова подходили мужчины, со смехом брали девушек за руки и увлекали танцевать.
Нина наслаждалась происходящим. Вечер продолжался в шуме и смехе, пока наконец, в половине двенадцатого, когда начали сгущаться сумерки и заметно похолодало, были расстелены клетчатые одеяла и люди сгрудились у костра, наблюдая за появлением звезд.
А небо обретало темный синий тон – не черный, только не здесь в такое время года, – и вдруг барабаны перестали стучать, музыка умолкла, и негромко зазвучала флейта, словно сам бог Пан наигрывал где-то вдали западающую в память мелодию.
Но потом и флейта затихла, и на мгновение в прохладном воздухе повисла необъятная тишина, как будто сама земля задержала дыхание. А затем, на самом восточном краю ночи, над морем, в сумеречной синеве возникло едва заметное свечение, бледнейшие оттенки зеленого и розового, такие легкие, нежные…
Толпа разом вздохнула. И тут же все затопали и закричали, люди повскакивали с одеял и пытались фотографировать, что сильно испортило момент, но Нина этого почти не заметила. Она зачарованно смотрела на нежные мерцающие краски северного сияния на ночном небе. Она никогда в жизни не видела ничего столь прекрасного, вызывающего благоговение, она даже не читала ни о чем подобном.
Потом снова закричал зеленый человек, зазвучали барабаны и скрипки, громче прежнего, но Нина их не слышала и не видела, как люди пустились в пляс вокруг костра, она сидела неподвижно, глядя на небо, пока люди вокруг праздновали.
Вдруг она ощутила рядом кого-то и повернулась. Это был Леннокс, его высокий силуэт обрисовывался на фоне темного неба. Он ничего не сказал, просто проследил за взглядом Нины и кивнул. Потом осторожно потянулся к ней и коснулся ее руки.
Нине показалось, что ее обожгло, как пламенем, и она инстинктивно отпрянула. Леннокс еще мгновение смотрел на нее, затем отступил назад, в кружащуюся толпу, и исчез так быстро, что Нина могла бы подумать, будто это ей почудилось.
Несколько часов спустя Нина сидела рядом с новыми друзьями и подругами, наблюдая, как поднимается солнце, едва успевшее скрыться за горизонтом. При этом она продолжала напряженно думать о том, что́ случилось, если что-то действительно случилось… Или она просто чего-то не поняла…
Но инстинкты твердили ей: будь осторожна! Нина совсем недавно так сильно обожглась… казалось, она понимает, что происходит. Но она не понимала… Нельзя снова впутаться в такое. Даже несмотря на тот факт, что этим вечером в машине они в первый раз разговаривали по-настоящему, Нина все равно продолжала считать Леннокса грубым и резким и с его же слов знала, что он сейчас пребывает в чрезвычайно сложной, даже ужасной ситуации.
Она снова подумала о Мареке, о его больших, грустных, щенячьих глазах, и вздохнула. Неужели нет нигде на свете какого-то свободного мужчины, который не причинил бы ей боли, который был бы создан именно для нее? Или такое случается только в книгах и фантазиях?
Мимо прошла Эйнсли, девушка здесь работала. Нина подошла к ней, чтобы поздороваться, когда Эйнсли помогала готовить воистину великолепный завтрак, включенный в стоимость входного билета. Огромные кувшины свежего жирного молока вливали в целые чаны овсянки, с солью, сахаром или медом, на столы выставили ломти местного копченого бекона, свернутые трубочками, квадратные сосиски лорне, омлет с копченым лососем из ближайшего озера. А чая и кофе здесь было столько, что даже праздничная толпа могла бы протрезветь, хотя многие до сих пор продолжали поглощать розовый шипучий напиток.
– Это великолепно! – сказала Нина. – Потрясающий праздник!
– Ага, – согласилась Эйнсли.
– А весело работать здесь?
– Вообще-то, нет, – пожала плечами Эйнсли. – Но мне нужны деньги.
– Дома все в порядке?
– Ага, – коротко ответила Эйнсли.
Нина сообразила, что она уж слишком навязчива.
– Извини, – сказала она.
Эйнсли оглянулась через плечо:
– А что это там за сердитый тип?
Нина посмотрела в ту сторону.
Леннокс стоял у бара и пил виски. Когда он заметил, что Нина смотрит в его сторону, он снова повернулся к друзьям.
– А, это мой домохозяин, – ответила она. – Несчастный старый ворчун.
– Это ведь Леннокс? С фермы Леннокса? Он жутко старый, – сообщила Эйнсли.
– Ему лишь немного за тридцать!
– Ну да. Жутко, жутко старый.
– Э-э-э… ну да, – кивнула Нина.
– Но он красавчик. Для старика, конечно. – Эйнсли порозовела.
– Ты так думаешь?
Девушка кивнула:
– Вообще-то, не важно, что я думаю.