Книжный на левом берегу Сены

Моя дорогая мисс Бич!

Спасибо, мы с миссис Джойс пребываем в добром здравии. Лючия сильно хандрит и едва заставляет себя выбраться из постели даже к полудню. Единственное, что хоть как-то разгоняет ее меланхолию, — это танцевальные представления, и, конечно, мы только рады потакать ей. Хотя я, как Вы знаете, предпочитаю оперу.

Меня расстроило ваше письмо, где Вы сообщили, что прекращаете нашу борьбу с Ротом. Боюсь, на это решение повлияла недавняя трагедия, которую Вы переживаете, и я надеюсь, что ни у Вас, ни у меня в дальнейшем не будет причин пожалеть о нем. Я, безусловно, займу Ваше место в борьбе и искренне надеюсь, что необходимости подписывать контракт с кем-то из американских издателей не возникнет, памятуя, как никто из них не спешил взять мою сторону, когда я был жалким писателишкой осужденного за «непристойность» романа, а Вы — моей спасительницей. Надеюсь, я не из тех, кто быстро забывает доброту.

Прилагаю перечень правок к французскому переводу, а также свои соображения относительно «Яблок» и несколько счетов, которыми я пренебрег перед отъездом. Не будете ли Вы любезны вычесть эти суммы из моих расчетов с вами? Примите мои самые искренние благодарности и извинения.

Всего наилучшего мадемуазель Монье.

С самыми добрыми пожеланиями,

Джеймс Джойс

Перечень правок, которым он озадачил ее, занимал три страницы. В тот день, когда Сильвия его получила, она с трудом подавила желание скомкать его и швырнуть в корзину, но потом подняла взгляд на выстроившиеся вдоль стен полки с книгами, на развешанные в простенках акварели и картины в рамках. Ее взгляд остановился на стопках ярко-синих томов «Улисса» — роман все еще прекрасно продавался и благодаря ему статьи о ее лавке появлялись не только во всех газетах Парижа и Нью-Йорка, но и в таких влиятельных журналах, как «Вэнити фэйр», «Нью-йоркер» и «Сатердей ивнинг пост». А туристические автобусы, которые так бранила Киприан, а Сильвия втихомолку лишь приветствовала, привозили людей, желавших увидеть ее лавку не меньше, чем Париж хемингуэевского «И восходит солнце» — романа, что наконец-то уравнял литературный счет между Эрнестом и Скоттом, а Сильвия почитала за честь свою причастность к их соперничеству. И потом, не одних только туристов привлекала ее лавка, но и настоящих писателей.

Ну как она могла сердиться на того, благодаря кому все это пришло в ее жизнь?

Сильвия показала Мюсрин перечень Джойса, и они поделили между собой все пункты, а также составили план действий, который, несмотря ни на что, должен был позволить им выкроить себе отпуск в августе. Пока летние дни наливались жарой, а они с Мюсрин следовали своему плану, на долю Сильвии выпали еще два приступа мигрени и щекотливая переписка с семьей. Сначала пришло письмо от Киприан, поправлявшей здоровье в Палм-Спрингс, после того как у нее обнаружили астму:

Хотела бы я сказать, что удивлена, но, похоже, это был естественный исход маминой тоски и подавленности в последние годы. Надеюсь, она наконец-то обрела покой. А вот ты, я уверена, нет, и мне очень жаль, что тебе пришлось в одиночку пережить такое. И все же я по-прежнему ломаю голову, почему ей надо было делать это в Париже, а не здесь, где ее настоящий дом…

В письме от Холли было больше искреннего чувства, а между строк читалось меньше нападок: