Книжный вор

Свет быстро таял; кроме церкви, все заведения на Мюнхен-штрассе закрылись на Рождество. Лизель шагала торопливо, чтобы попадать в ногу со своим голенастым соседом. Подошли к намеченной витрине. STEINER-SCHNEIDERMEISTER. На стекле застыл тонкий слой грязи и копоти, нанесенных за много недель. По ту сторону манекены замерли, как свидетели. Серьезные и нелепо франтоватые. Трудно отделаться от чувства, что они все видят.

Руди сунул руку в карман.

Был сочельник.

Его отец находился под Веной.

Руди казалось: отец был бы не против, если они проникнут в его драгоценную мастерскую. Этого требовали обстоятельства.

Дверь бегло отворилась, и они вошли. Первым побуждением Руди было щелкнуть выключателем, но электричество уже отключили.

– Свечка есть?

Руди переполошился:

– Я же ключ принес. И вообще, это ты придумала.

Посреди этого спора Лизель споткнулась о какой-то бугор в полу. Следом за ней полетел манекен. Зацепился за ее руку и, навалившись на Лизель, распался на части внутри костюма.

– Сними с меня эту дрянь! – Четыре куска. Торс с головой, ноги и две отдельных руки. Избавившись от него, Лизель поднялась и просипела: – Езус, Мария.

Руди поднял манекеновую руку и похлопал ею Лизель по плечу. Девочка испуганно обернулась, а Руди дружески протянул ей ладонь.

– Приятно познакомиться.

Несколько минут они медленно продвигались по тесным тропинкам мастерской. Руди направился к прилавку. Споткнувшись о пустой ящик и растянувшись, взвизгнул и выругался, потом вернулся ко входу.

– Ерунду затеяли, – сказал он. – Подожди минутку. – Лизель сидела, сжимая манекенову руку, пока Руди не вернулся с зажженной церковной лампадой.

Его лицо замыкалось в кольце света.

– Ну так где этот подарок, которым ты хвалилась? Если кто-нибудь их этих жутких манекенов, то лучше не надо.

– Дай мне свет.

Руди пробрался в дальний левый отдел лавки, и Лизель, взяв в руку лампаду, другой принялась перебирать костюмы на вешалке. Вытянула было один, но быстро передумала.

– Не, этот великоват. – Еще две прикидки, и Лизель повернулась к Руди с темно-синим костюмом в руках. – Вот этот вроде твоего размера, а?

Лизель сидела в темноте, а Руди примерял костюм за шторкой. Кружок света и одевающаяся тень.

Вернувшись, он поднял лампаду повыше, чтобы Лизель могла посмотреть. Высвободившись из шторки, свет встал столбом, сияя на элегантном костюме. Осветил он и грязную рубашку, и разбитые ботинки.

– Ну как? – спросил Руди.

Лизель разглядывала его основательно. Обошла кругом и пожала плечами.

– Неплохо.

– Неплохо! Я выгляжу гораздо лучше, чем неплохо.

– Ботинки подкачали. И рожа.

Руди поставил лампаду на прилавок и кинулся на Лизель в притворной ярости – и тут Лизель поймала себя на том, что ей как-то не по себе. Когда Руди споткнулся и рухнул на униженный манекен, девочке стало и легче, и разочарованнее.

Руди с полу рассмеялся.

Потом закрыл глаза, крепко зажмурил.

Лизель метнулась к нему.

Склонилась.

Поцелуй его, Лизель, поцелуй.

– Руди, ты что? Руди?

– Я скучаю по нему, – сказал мальчик в сторону, по-над полом.

– Frohe Weihnachten, – ответила Лизель, помогая ему подняться и одергивая на нем костюм. – С Рождеством. ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

«ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЧУЖАК»

с участием:

нового искушения – картежника –

снегов сталинграда – нестареющего

брата – аварии – горького привкуса

вопросов – набора инструментов,

окровавленного и медведя –

разбитого самолета –

и возвращения домой НОВОЕ ИСКУШЕНИЕ

В этот раз – печенье.

Только черствое.

Это были Kipferl^[17], оставшиеся от Рождества, и они простояли на столе по меньшей мере две недели. Нижние – как прибитые к блюду подковки, обмазанные сахарной глазурью. На них вязким холмиком высились остальные. Лизель учуяла печенье, едва ухватившись за край подоконника. Комната со вкусом сахара и теста – и тысяч страниц.

Никакой записки не было, но Лизель быстро смекнула, что за этим опять стоит Ильза Герман, а печенье, конечно, вряд ли могло дожидаться там кого-то другого. Лизель вернулась к окну и сквозь щель просунула шепот. Имя шепота было Руди.

В тот день они пришли пешком – ехать на велосипедах было слишком скользко. Руди стоял под окном на карауле. На оклик Лизель над подоконником возникло его лицо, и девочка подала ему блюдо. Уговаривать Руди Штайнера не пришлось.

Взглядом своим он уже пировал, но все же задал несколько вопросов:

– А еще что-нибудь есть? Молоко?

– Что?

– Молоко, – повторил Руди, уже чуть громче. Если он и уловил в голосе Лизель оскорбленную ноту, то никак этого не выдал.

Над ним снова взошло лицо книжной воришки.

– Ты что, дурак? Дай мне спокойно стащить книгу!

– Да ясно… Я просто говорю, что…

Лизель двинулась к дальней полке, скользнула за письменный стол. В верхнем ящике нашла бумагу и ручку, написала «Спасибо» и оставила записку на столе.