Книжный вор

Они зашагали по улице, как всегда, если Руди провожал ее. Он всякий раз старался быть рыцарем и хотел нести мешок, но Лизель не давала. Только ее голове грозило, что по ней прогуляется деревянная ложка, так что и полагаться ей приходилось только на себя. Любой другой может и встряхнуть мешок, махнуть им или позволить себе иную – пусть самую малейшую – небрежность, а для нее это уже недопустимый риск. Кроме того, разреши она Руди нести белье, он за свою службу будет, чего доброго, рассчитывать на поцелуй, а это уж никак не возможно. Ну и потом, Лизель уже привыкла к своей ноше. Она перебрасывала мешок с плеча на плечо, меняя сторону примерно через каждые сто шагов.

Лизель пошла слева, Руди справа. Мальчик почти непрерывно болтал – о последнем уличном матче, о работе в отцовской мастерской и обо всем, что приходило на ум. Лизель пыталась слушать, но не удалось. Слышался ей только ужас, колоколами полнивший уши, – тем громче, чем ближе они подступали к Гранде-штрассе.

– Ты куда? Разве не тут?

Лизель кивнула – Руди был прав, а она хотела пройти мимо дома бургомистра, чтобы еще немного потянуть время.

– Ну, иди, – поторопил ее Руди. В Молькинге темнело. Из земли карабкался холод. – Шевелись, свинюха. – Руди остался ждать у калитки.

Дорожка, за ней восемь ступеней парадного крыльца и огромная дверь – как чудовище. Лизель нахмурилась медному молотку.

– Чего ждешь? – крикнул Руди.

Лизель обернулась и посмотрела на улицу. Есть ли у нее какой-нибудь способ – хоть какой-нибудь – избежать этого? Осталась ли еще какая-то возможность или – уж скажем прямо – какая-то ложь, о которой Лизель не вспомнила?

– До ночи тут торчать? – опять донесся голос Руди. – Чего ты, к черту, ждешь?

– А ты заткнись там, Штайнер! – Это был вопль, но вопль шепотом.

– Чего?

– Я сказала, заткнись, глупый свинух!

С этими словами Лизель вновь повернулась к двери, взялась за медный молоток и три раза постучала – без спешки. С той стороны приблизились шаги.

Сначала Лизель не смотрела на женщину, уставившись на мешок с бельем в своей руке. Передавая его, изучала завязки, пропущенные по горлу мешка. Ей подали деньги, и после не было ничего. Жена бургомистра, которая никогда не разговаривала, лишь стояла в своем халате, пушистые волосы собраны сзади в короткий пучок. Слабо проявился сквозняк. Что-то вроде воображаемого дыхания трупа. Но никаких слов так и не было, и когда Лизель набралась храбрости поднять глаза, лицо у женщины было не осуждающее, а совершенно отстраненное. Секунду-другую она смотрела поверх плеча Лизель на мальчика, потом кивнула и отступила в дом, закрывая дверь.

Довольно долго Лизель стояла, упершись носом в деревянное одеяло двери.

– Эй, свинюха! – Нет ответа. – Лизель!

Лизель попятилась.

Осторожно.

Задом спустилась на пару ступеней, прикидывая.

Получается, что женщина, может, вовсе и не видела, как Лизель украла книгу. Уже темнело. Может, получилось, как бывает: кажется, будто человек смотрит прямо на тебя, а он смотрит куда-то мимо или просто замечтался. Каков бы ни был ответ, Лизель оставила попытки дальнейшего анализа. Ей сошло с рук, и ладно.

Она развернулась и прошла остальные ступени уже нормально, последние три одолев одним прыжком.

– Пошли, свинух!

Она даже решилась рассмеяться. Паранойя в одиннадцать лет свирепая. Прощение в одиннадцать лет опьяняет.

*** МАЛЕНЬКОЕ ЗАМЕЧАНИЕ ДЛЯ ***

РАЗБАВКИ ОПЬЯНЕНИЯ

Ничего ей не сошло с рук.

Жена бургомистра прекрасно ее видела.

Просто она выжидала удачного момента.

Прошло несколько недель.

Футбол на Химмель-штрассе.

«Пожатие плеч» – чтение между двумя и тремя часами каждую ночь после страшного сна или днем в подвале.

Еще один благополучный визит в дом бургомистра.

Все было чудесно.

До тех пор, пока.

Когда Лизель пришла в следующий раз, без Руди – тогда-то и представился удобный случай. В тот день надо было забрать белье в стирку.

Жена бургомистра открыла дверь, и в руке у нее не было обычного мешка с бельем. Она отступила в сторону и знаком известковой руки и запястья пригласила девочку войти.

– Я пришла только забрать белье. – Кровь высохла у Лизель в жилах. И раскрошилась. Лизель чуть не рассыпалась на куски прямо на крыльце.

И тут женщина сказала ей свои первые слова. Протянула холодные пальцы и произнесла:

– Warte. Подожди. – Убедившись, что девочка успокоилась, она повернулась и торопливо ушла в дом.

– Слава богу, – выдохнула Лизель. – Она его сейчас принесет. – «Его» – это белье.

Но женщина вернулась вовсе не с ним.

Она пришла и замерла в немыслимо хрупкой непоколебимости, держа у живота башенку книг высотой от пупка до начала грудей. В чудовищном дверном проеме женщина казалась такой беззащитной. Длинные светлые ресницы и легчайший намек на мимику. Предложение.

Войди и погляди – вот такое.

Она собирается меня помучить, решила Лизель. Заманит меня в дом, разожжет камин и бросит меня в огонь вместе с книгами и со всем. Или запрет в подвале без еды и питья.