Книжный вор

– Да она бешеная. – Клаус показал на Лизель, и мужчина помог ей подняться. Табачное дыхание партийца насыпало перед лицом девочки прокопченный песчаный холм.

– Не похоже, что ты вообще сейчас сможешь играть, детка, – сказал он. – Где ты живешь?

– У меня все нормально, – ответила она. – Правда. Я сама могу дойти. – Главное – отвали от меня, отвали!

Тут и вмешался Руди, вечный вмешивальщик.

– Я помогу тебе дойти, – сказал он. Ну почему бы ему для разнообразия не заняться своими делами?

– Правда, – сказала Лизель. – Ты играй, Руди. Я справлюсь.

– Нет, нет. – Его было не свернуть. Вот упрямец! – Это ж минута-две.

Ей снова пришлось думать, и снова у нее получилось. Руди принялся ее поднимать, и она заставила себя упасть еще раз, на спину.

– Папу, – сказала она. Небо, заметила девочка, ослепительно синее. Ни намека на облако. – Можешь привести его, Руди?

– Сиди тут. – Обернувшись направо, он крикнул: – Томми, пригляди за ней, ладно? Не давай ей шевелиться.

Томми резво взялся за дело.

– Я присмотрю, Руди. – Он встал над ней, дергаясь и стараясь не улыбаться, а Лизель не сводила глаз с партийца.

Через минуту над ней спокойно стоял Ганс Хуберман.

– Папа.

На его губах шевелилась огорченная улыбка.

– Я все думал, когда это случится.

Папа поднял Лизель и повел домой. Игра продолжалась, а инспекция была уже в нескольких домах от Хуберманов. И за той дверью им никто не открыл. Руди опять закричал:

– Вам помочь, герр Хуберман?

– Нет, нет, играйте, герр Штайнер. – «Герр Штайнер». Папу Лизель невозможно было не любить.

Едва зашли домой, Лизель все выложила. Попыталась найти тропу между молчанием и отчаянием.

– Папа.

– Не разговаривай.

– Партия, – прошептала она. Папа остановился. Оборол желание распахнуть дверь и выглянуть на улицу. – Они проверяют подвалы, где сделать убежища.

Папа усадил ее.

– Умница, – сказал он и тут же крикнул Розу.

У них была минута, чтобы придумать план. Чехарда мыслей.

– Давайте его в комнату Лизель, – предложила Мама. – Под кровать.

– Ты что? А если они и комнаты решат осмотреть?

– У тебя есть другой план?

Поправка: у них не было минуты.

В дверь дома 33 по Химмель-штрассе раздались семь дробных ударов, и было уже поздно кого-то куда-то переводить.

Голос.

– Откройте!

Удары их сердец наскакивали друг на друга, сминая ритм. Свое Лизель попыталась съесть. Вкус сердца во рту не очень-то бодрит.

Роза прошептала:

– Езус, Мария…

В тот день на высоте оказался Папа. Он бросился к подвальной двери и кинул с лестницы предостережение. Вернувшись, заговорил быстро и без пауз.

– Значит, так, на фокусы времени нет. Можно отвлекать их сотней способов, но сейчас осталось только одно. – Он повел глазами на дверь и закончил: – Не делать ничего.

Не этого ждала от него Роза. Ее глаза расширились.

– Ничего? Ты что, спятил?

Стук повторился.

Папа был тверд.

– Ничего. Мы сами даже не будем спускаться – нам абсолютно плевать.

Все чуть не замерло.

Роза смирилась.

Окаменев от напряжения, она покачала головой и пошла открывать дверь.

– Лизель. – Папин голос клинком прошел сквозь девочку. – Главное – спокойно, verstehst?

– Да, Папа.

Она постаралась сосредоточиться на своем разбитом колене.

– Ага!

Роза в дверях еще спрашивала о причине такого вторжения, а добряк партиец уже приметил Лизель.

– Бешеная футболистка! – Он усмехнулся. – Как твое колено? – Фашистов обычно представляют не особенно жизнерадостными, но этот мужчина определенно был весельчак. Войдя, он сразу игриво склонился над коленом Лизель, делая вид, что изучает рану.

Неужели он знает? – думала Лизель. Может, он почуял, что мы прячем еврея?

Папа подошел от раковины с влажной тряпицей и стал промакивать разбитое колено Лизель.

– Жжет? – Его серебряные глаза были внимательны и спокойны. Испуг в них легко можно было принять за беспокойство о ребенке.

Роза крикнула из кухни:

– Жжет, да мало. Может, это ей будет урок.

Партиец выпрямился и рассмеялся:

– Мне кажется, эта девочка там не берет никаких уроков, фрау?..

– Хуберман. – Картон пошел складками.

– …фрау Хуберман, мне кажется, она их дает! – Он выдал Лизель улыбку. – Всем этим мальчишкам. Верно, детка?

Папа задел салфеткой ссадину, и Лизель вместо ответа поморщилась. А заговорил Ганс. Тихо извинился перед девочкой.

Повисла неловкость молчания, и партиец вспомнил, зачем пришел.

– Если не возражаете, – объяснил он, – мне нужно спуститься в ваш подвал на пару минут, чтобы посмотреть, годится ли он для убежища.

Папа еще разок ткнул в раненое колено.

– У тебя и синяк будь здоров, Лизель. – И между делом ответил зависшему над ним партийцу. – Конечно. Первая дверь направо. Извините за беспорядок.

– Пустяки – я сегодня кое-где такое видал, что хуже не будет. Сюда?

– Угу.

*** САМЫЕ ДОЛГИЕ ТРИ МИНУТЫ ***

В ИСТОРИИ ХУБЕРМАНОВ

Папа сидел у стола.

Роза, беззвучно шевеля губами, молилась в углу.

Лизель вся сварилась: колено, грудь, мышцы рук.

Не думаю, чтобы кто-то из них беспокоился,