Кнульп. Курортник

- Ах, Кнульп, что я могу сказать? Слышишь, за стеной орут ребятишки, их у меня уже пятеро. Сидишь тут, надрываешься с утра до ночи, а денег все равно ни на что не хватает. А ты все разгуливаешь?

- Не угадал, старина. Четыре или пять недель провалялся в больнице в Нейштадте, а они там, сам знаешь, держат, только покуда крайняя нужда, не дольше. Да, поистине неисповедимы пути господни, дружище Шлотербек!

- Ах, брось ты эти свои изречения!

- Ты что, все былое благочестие растерял? А меня как раз потянуло на благочестие, потому-то я к тебе и пришел. Как у тебя с этим, старина Шлотербек?

- Оставь меня в покое с твоим благочестием! Ишь ты, пролежал в больнице. Сочувствую.

- Не стоит, уже прошло. А теперь ответь: как это там говорится в книге сына Сирахова и в Откровении Иоанна? Знаешь, в больнице у меня было вдосталь времени, и Библия была под рукой, я почти все прочитал, могу теперь вести с тобой диспут. Ох и забавная же это книга, Библия!

- Вот тут ты прав. В самом деле забавная, и больше половины вранья, потому что одно с другим не сходится. Да ты, верно, лучше меня во всем этом разбираешься, ты ведь был в гимназии.

- Давно все забыл.

- Видишь ли, Кнульп... - Портной плюнул за окно в бездну и затем поглядел вниз ожесточенно и с досадой, - Видишь ли, Кнульп, ни черта не стоит все это благочестие. Ни черта, я плюю на него, говорю тебе честно! Плевать я на него хотел!

Бродяга задумчиво глядел на него.

- Так, так, крепко сказано, старина. Но сдается мне, в Библии есть и неглупые вещи.

- Это верно, но полистай дальше, и наткнешься на прямо противоположное. Нет, я с этим покончил, раз и навсегда.

Кнульп встал и поискал глазами утюг.

- Не подкинешь ли мне уголька? - попросил он.

- Зачем?

- Хочу подгладить куртку, да и шляпе моей это не повредит после всех дождей.

- Как всегда, с иголочки, - с некоторой даже досадой заметил Шлотербек. - И чего, спрашивается, прихорашиваешься, словно граф, если сам всего-навсего нищий бродяга!

Кнульп спокойно улыбнулся.

- Просто так красивее, и у меня от этого лучше на душе. А не хочешь помочь из благочестия, так помоги просто как добрый малый, по старой дружбе, идет?

Портной ненадолго вышел и вернулся с раскаленным утюгом.

- Вот и хорошо, - обрадовался Кнульп. - Спасибо тебе.

Он начал осторожно разглаживать края шляпы, но поскольку справлялся он с этим неважно, не так, как прежде со штопкой, портной выхватил у него утюг и сделал все сам.

- Это мне по нраву, - благодарно сказал ему Кнульп. - Опять шляпа прямо-таки воскресная. Но послушай, портной, от Библии ты требуешь слишком многого. Что есть истина, как жить на свете, - до этого каждый должен дойти сам, из книг этого не вычитаешь - вот каково мое мнение. Библия - книга древняя, раньше не знали всего того, что знают и могут теперь; но есть в ней и очень много прекрасного и честного, очень много справедливого. Знаешь, порою она мне кажется вроде детской книжки с картинками: вот девушка Руфь бредет через поле[2] и подбирает колоски - как это славно, так и чувствуешь лето, жару; или Спаситель присаживается к детишкам[3] и думает про себя: насколько же вы мне милее, чем взрослые с их чванством! Думаю, здесь-то он прав, этому у него можно поучиться.

- Да, вероятно, - нехотя согласился Шлотербек, все еще не желая сдаваться. - Но все же насколько проще иметь дело с чужой ребятней, чем со своими, да еще когда их пятеро и не знаешь, чем их накормить.

Он снова ожесточился, и Кнульпу было тяжело на него смотреть. Ему захотелось на прощание сказать портняжке что-нибудь доброе. Он немного подумал, затем наклонился к Шлотербеку, поглядел на него своими светлыми серьезными глазами и тихонько прошептал:

- Послушай, ты их совсем не любишь, что ли, своих ребятишек?

Портной испуганно от него отпрянул.

- С чего ты взял? Люблю, конечно, особенно старшего.

Кнульп удовлетворенно кивнул.

- Ну, мне пора, Шлотербек, очень тебе благодарен. Жилетка прямо как новая. А с детьми я тебе посоветую вот что: будь с ними поласковее, повеселее, и они уже наполовину сыты. А еще я тебе кое-что расскажу, чего никто на свете не знает и что ты должен хранить в секрете.

Его светлые глаза смотрели серьезно, он говорил так тихо, что покоренный им мастер с трудом различал слова.

- Погляди на меня! Ты, верно, мне завидуешь и думаешь про себя: ему-то легко, ни семьи, ни забот! На самом деле все обстоит не так. Представь себе, у меня есть сын, двухлетний мальчуган, его усыновили чужие люди, потому что никто не знал, кто его отец, а мать померла родами. Тебе не требуется знать, в каком это городе, но я знаю, и когда прихожу туда, я прокрадываюсь к тому дому, часами стою у забора и, ежели мне очень повезет и я увижу малыша, не смею даже протянуть ему руку и поцеловать, самое большее - мимоходом что-нибудь ему просвищу. Да, вот так-то, а теперь адью, и радуйся, что твои дети с тобой!