Ко мне приходил ангел

Он ушел обратно. Дверь закрылась. Лязгнула изнутри.

А я все стоял. Куда приходить и откуда приходить. До меня медленно, медленно, доходил смысл того, что мне сказал парень. Он мне работать предложил, работать за кормежку. Вот это да. Теперь я бомжара при работе. А это значит, что уходить далеко нельзя, иначе как потом вернусь сюда, я ведь вообще не понимаю, где я. Да и паспорт с правами, единственная ниточка ко мне настоящему, спрятаны тут. И тогда мне и в голову не пришла мысль что в паспорте есть прописка. И я стал осматриваться, только уже не как затравленный пес с мыслью, куда бы спрятаться. А как обычная дворняга с мыслью, где бы наиболее спокойно пересидеть ночь до утра и день до вечера. Бродил, покачиваясь, после выкуренного желудок сжался в комок, а мозги и вовсе превратились в болезненный каменный осколочек. Думал, может пойти обратно на помойку, но было боязно, вдруг спустят собак, или что-то понесут выбрасывать и наткнутся на меня.

Чуть отходил от освещенной части улицы и вовсе терялся, боялся, что вот заверну куда-нибудь за угол и не смогу вернуться. Башка-то совсем отбитая, себя не помню, а уж как потом палатки найти и вовсе проблема. Ходил, ходил, думал, озирался, и ничего не придумывалось, а ноги уже не слушались, слабость накатывала тяжелыми волнами. Слабость норовила скосить совсем. Поволок себя к помойке, единственный выход — зарыться обратно в коробки и перележать до утра, а утром, как только первые лучи, уйти куда-нибудь, чтобы не попадаться никому на глаза, но и чтобы не терять из виду остановки и палатки. Дошел до гаражей, завернул за ржавую стену, которая еще недавно казалась бесконечной, и начал было сваливать побольше коробок в кучу, чтобы точно никто не заметил, и чтобы не замерзнуть. Пакет ужасно мешал, а положить его не пришло в голову. Засмеялся сам над собственной глупостью. Открыл пакет и обмер, обмер прям до самых кишок. В пакете лежал батон белого хлеба, пакет томатного сока, пачка сигарет и какая-то жестяная банка. Выхватил батон и накинулся на него как сумасшедший, ел, давясь, вгрызался в батон, отрывая зубами огромные куски, прямо руками впихивал в себя куски, понимал, что неправильно, страшно давился, и не мог никак остановиться. Раскачивался от слабости голодного психоза и жрал.

Первое ощущение того, что в желудке что-то есть, пришло после половины батона. Кое-как смог оторваться от него. Руки не просто тряслись, а ходили ходуном. Колотилось сердце, и кишки. Поднял упавший в голодном экстазе пакет, достал из него сок, еле-еле расковырял крышку, никак не мог понять, как она, зараза, открывается, но победил, никак нельзя было прогрызть пакет, а так хотелось разгрызть зубами угол и уже напиться наконец-то. Раскрутил крышку, пил, не давясь, а сдерживая себя всеми силами, которые еще были. Наконец желудок расперло так, что уже не то, что глоток, капля не уместилась бы. Все в пакет, все аккуратненько в пакет, это не просто остатки батона и сока, это кусочек жизни, потому что теперь с полным брюхом веселей, несмотря на то, что желудок разрезало болезненной судорогой, он был полон и это радовало. Отложил пакет в сторону, чтобы не потерять пока буду сваливать кучу из коробок. Начал было стаскивать коробки и запнулся ногой о какую-то деревяшку, пролетел половину помойки и воткнулся лбом в брус, больно, и обидно.

— Вот дерьмо… вот урод, — стал подниматься и увидел, что это лестница, уродливая лестница, сколоченная как попало, кривая и косая лестница. И все проблемы с тем, где пересидеть, решились, главное теперь было не шуметь. Поволок лестницу к стене, приставил ее, поднялся и понял — вот он единственный выход. Крыши гаражей были широкими и бесконечными. А главное сухими. С огромным трудом, падая и бесконечно долго отдыхая между падениями, затащил на крышу матрас. Потом принес пакет. Потом еще долго шарил в темноте по своей помойке, перебирал тряпки и прочее барахло, выбрал самые чистые и сухие коробки, и их затащил на крышу. Сил не осталось совсем, но надо было еще раз спуститься, потому что внизу среди мусора нашел старую шубу, не очень шуба, но сухая, а к ней прилагался мешок, набитый какими-то тряпками. В последний раз на сегодня поднялся на крышу, заволок за собой с горем пополам лестницу, а потому что никто на свете не должен знать, что я тут отлеживаюсь. Разложил коробки, на них матрас, поверх матраса еще слой коробок, потому как сырой был матрас. Пристроил мешок под голову и укрылся шубой. И как последний дурак, вцепился в пакет со жратвой. И отрубился, нет, не уснул, на то чтобы уснуть сил не было, просто выключился.