Ко мне приходил ангел

И собрался. Встал и приступил к разбору рюкзака. Знал теперь здесь каждый сантиметр, и знал, и помнил, в углу тумбочка, а это на самом деле маленький холодильник "Морозко". Включил его в розетку, он дернулся пару раз и монотонно заурчал. Сложил подарочные продукты, дверца не закрылась. Зачем-то впихивал туда сгущенку, сгущенку не обязательно в холодильник, вот дурак. Стряхнул рюкзак… и что-то вылетело и стукнуло об пол, мыло, что ли. Наклонился, мыло, завернутое в целлофан, приплавленный сбоку. Занервничал, знал, что там внутри, но не мог даже надеяться… не надеялся, но уже знал точно — там деньги. Много денег. Стал трясущимися руками открывать-рвать, не получалось, сверток запаян надежно, такое количество пленки, что можно на дне реки хранить. Надо бы ножом, метнулся, схватил нож с подоконника, резанул по пальцу, по второму, по свертку. Открыл его, как ракушку, внутри плотный рулончик денег. Раскатал сверточек, доллары и рубли. Доллары знал лучше рублей, дороже. Кровь с пальцев капала прямо на табуретку, не думая, намотал какую-то тряпку. Сел, скинув закапанный коврик на пол. Считал, пересчитывал, раскладывал, перекладывал. Четыре тысячи долларов, сорок одинаково новых и ровных бумажек и тридцать тысячерублевых. Да, кто бы ты ни был, хозяин рюкзака, теперь уж точно не смогу вернуть, три дня прошло, прости меня, чудак, не знал. Надеюсь не последние это у тебя деньги, хотя так упакованы, что может и последние.

Я смотрел на две стопочки. Как много и как мало. Много, безумно много. Мне хватит этих денег с лихвой, чтобы пережить зиму. Но вот на что-то еще, пока не знаю. Да и на что — тоже пока не понятно. Моя память урезонила меня своими провалами. Деньги по одной купюре разложил по книгам, потому как нервно было от такой суммы. Перепсиховал.

Все, двигаться дальше. Пуховик вынес в сени, банно-прачечные, не вынимая из пакета, повесил на крючок возле выключателя, буду каждое утро ходить на реку. Усталость все-таки догнала меня. Но решил, что сначала все-таки на реку. Вода конечно холодная, но терпимая. Вымылся и бегом в сторону кровати, той огромной пружинной, с перинами. Лягу и буду спать, пока не отвалятся щеки. И не просто лег, нырнул в перины и в сон, уснул, кажется, не достав еще головой до подушки, на лету прям выключился. Спал действительно до полного насыщения, проснулся от того, что просто больше уже не мог спать. За маленьким окном утро, предосеннее утро, с длинными тенями, низким пронзительным небом и тяжеленными низкими облаками. Так было забавно проснуться в этом игрушечном домике. Вставать и выходить на улицу, чтобы умыться, тоже было забавно.

Роса, и уже туманы, а к воде даже взглядом было холодно прикасаться, но нечего делать, разборы с баней еще впереди, да и не топят баню каждый день. Скинул одежду и сложил на пакет. Размышлять не стоило, потому как мыслительный процесс только мешал. Решился. Ребра проломило внутрь ледяной водой, легкие выдохнули и сжались в два листочка. И закричал, и рвалось изнутри, и било голову, как тогда на Маленковке, только острей были удары. Новых воспоминаний не пришло, но пришла уверенность мышц, точность мыслей.

Растирался быстро, припрыгивая и пританцовывая. Сегодня начну приводить в порядок дом. Прежде всего, нашел инструмент, в хлеву стоял целый ящик разнообразнейшего инструмента, тут тебе и молоток с усохшей рукоятью и ножовка с перемотанной, отвертка вообще без таковой. Выбрать было из чего, а при соответствующем ремонте и вовсе полно инструмента. Вот просидел пол дня на корточках, сложив усохшие рукояти в старую кастрюлю с водой, перематывая изоленту на потрескавшихся и прилаживая отломанные. Руки сами знали, что и как, я не помнил, а руки помнили. Перебравши инструмент, с остервенением начал прикручивать, привинчивать, подтягивать. Но не в доме, как хотел вначале. Дом решил оставить на потом, на холода и долгие зимние вечера. Калитка на двух петлях стала закрываться, даже крючок сгондобил, а как без него — есть калитка, значит, она должна закрываться. Дрова в поленницу сложил, просто походя, баня оказалась дееспособной, топил ее, долго бегая к ней со двора, то подкладывая дров, то открывая-закрывая дверь. К вечеру двор блестел, баня пахла теплом и хреном. Осмотрелся, возликовал, да уж — заработал баню. Даже тревожные желтые цветы прополол, думал выдрать их совсем, но не решился. Потому что они тогда были за окном и качались на ветру под звук ее голоса.

Кто она, я не помнил, но глаза и голос не уходили. Особенно глаза, такие раскосые, убивающие своим совершенством, затягивающие бездной. Я любил ее точно, любил безумно, страстно, она была моим дыханием. Что это она, чувства помнил, а кто она — нет. Подбросил еще дров в каменку, поставил ушат с кипятком на банную полку, бросил в воду связку хреновых листьев и еще чего-то, судя по запаху, мяты. Двери поплотней, пусть теперь протапливается не для сухости, а для меня.

Она любила меня.