Ко времени моих слёз

Максим еще раз проверил пульс пленника, раздумывал несколько секунд, махнул рукой:

– Уходим!

Они быстро, но несуетливо, чтобы не привлекать внимания редких прохожих, пересели в свою машину. Максим достал мобильник, позвонил в милицию, не представляясь, сообщил о серой «семидесятке» с тремя трупами. Потом набрал номер Гольцова. Долго вслушивался в гудки, собрался было послать Штирлица проверить, дома ли клиент, но в трубке наконец щелкнуло, раздался сиплый голос Арсения Васильевича:

– Алло, слушаю.

Максим нажал кнопку, с облегчением откинулся на сиденье.

– Живой? – осведомился не спускающий с него глаз Писатель.

– Я его разбудил.

– Какие будут приказания?

– Ничего себе прогулочка в Жуковский! – усмехнулся Штирлиц. – Клиент отказался говорить, топтуны на белой «Калине» смылись, вторые ни с того ни с сего померли в одночасье… Интересно, как мы все это объясним начальству?

Максим не ответил. Он думал о том же. А еще – о поведении отца Марины. Магом или колдуном Арсений Васильевич не был, без сомнений, и при этом что-то знал, чего-то боялся, с чем-то был связан. С чем? Или с кем?

– Поехали домой.

– Но полковник же приказал доставить клиента в Управление, – напомнил Штирлиц.

– Пусть сначала докажет, что это крайне необходимо.

– Это из-за его дочки? – прищурился Писатель, имея в виду дочь Гольцова. – Не хочешь ее расстраивать?

– Хочу быть справедливым.

– А с этим что делать? – кивнул Кузьмич на «вальтер» и тазер.

Максим подумал, засунул оружие в пакет, пакет в бардачок, включил двигатель.

Машина выехала со двора, оставляя позади дом Гольцова и загадочно умерших парней, следивших за ним.

ВСПЫШКА

Никогда раньше он не чувствовал себя таким счастливым, как сегодня. Потому что его наконец выписали из больницы и он был свободен как ветер. Не дожидаясь приезда родителей, Арсений решил сам добраться из Мурома в Родомль, домой. А началась эта история в конце февраля, в школьном спортзале, где только что установили новенький турник.

Арсений тогда усиленно занимался гимнастикой, качал по утрам мышцы, а после школы шел в спортзал продолжать спортивные занятия. Увидев новый турник, он обрадовался, так как давно мечтал научиться крутить «солнце». Но делать это следовало под руководством учителя, а во-вторых, он не учел, что перекладина турника была смазана и ее сначала надо было очистить.

Арсений раскачался, сделал один оборот, второй и… сорвался. Причем сорвался в нижней точке маха, когда ноги были прямые и шли в пол. Никто из товарищей ничего сразу не понял, все подумали, что он просто соскочил с турника. Но Арсений ударился пятками – прямыми ногами, не успев спружинить – так сильно, что мгновенно потерял сознание.

Очнулся он уже в машине «Скорой помощи».

Нет, ноги он не поломал, но раздробил мениск левой коленной чашечки.

Месяц провалялся в местной родомльской больнице, где ему делали пункции, выкачивали скапливающуюся в колене синовиальную жидкость, а потом его отвезли в муромскую районную больницу. За два месяца до выпускных школьных экзаменов. Потому что беда случилась, когда ему исполнилось семнадцать лет.

О чем он только не передумал, лежа в палате и с тоской наблюдая, как больные – кто имел здоровые руки и ноги (в больнице были и другие отделения, не только хирургическое) – играли на свежей травке в волейбол. Самая страшная мысль была – остаться на всю жизнь калекой, ходить с прямой ногой! Однако он старался не кукситься, храбрился, много читал, готовился к экзаменам и мечтал выздороветь. Плакал он только по ночам, в подушку, чтобы никто не видел, да и то редко.

Операцию по удалению отколовшихся частей мениска ему делал знаменитый на всю область хирург. Это был крупный, громогласный, уверенный в себе человек. От него исходила волна такой жизнерадостности, что заражались все больные.

– Будешь не только ходить, – пробасил он авторитетно, – но и бегать, и в футбол играть.

Операция прошла успешно, под общим наркозом, так что боли Арсений не почувствовал. Вообще ничего не почувствовал. Зато настрадался после операции, когда начал отходить наркоз. И все же он выдержал все, в том числе приступы отчаяния, от которых хотелось биться головой о стену.

Его выписали двенадцатого мая. И он, как был – в черных сатиновых шароварах, в черной футболке и полукедах, отправился на вокзал, не захотев провести в стенах больницы ни одной лишней минуты.

Денег у Арсения хватало только на билет на электричку: от Мурома до Родомля надо было ехать шестьдесят километров любым транспортом, но лучше всего электричкой. Однако, увидев продавщицу с пирожками, он не удержался и купил на все деньги три пирожка с ливером и бутылку лимонада.

Господи, до чего же вкусными были эти пирожки! Ничего вкуснее Арсений в жизни не едал!

Ехал домой он без билета, не зная, что скажет контролерам, если те зайдут в вагон. Но ему повезло, контролеры так и не появились. А дома поднялся переполох, когда Арсений, бледный, худой, с пакетом книг в руке, в домашних сатиновых шароварах и футболке, переступил порог…