Ко времени моих слёз

– Объясни мне тогда, слабоумному и непонятливому, зачем Бог создал слабых, сирых, убогих, жестоких и больных? Чтобы они мучили, насиловали, издевались, убивали добрых, сильных и здоровых? Чтобы те страдали? Какой в этом смысл? Неужели кому-то это и в самом деле надо – пестовать человеческое стадо и доить его энергию? Если ваш Бог всемогущ, заче м это Ему?! Зачем идти к Нему через боль и страдание?

Дед Павел взялся за бороду, посерьезнел.

– Видать, что-то задело тебя, мил человек, коль ты затронул эту тему.

– Передача по телевизору, – нехотя признался Арсений Васильевич. – О бедных и богатых. Стыдно стало…

– Разве ты настолько богат, что тебе есть чего стыдиться?

– Я не виноват, что люди живут беднее, чем я. А сердце все равно щемит…

– Ну, коль ты заговорил о таких понятиях, значит, совесть твоя уже не спит. Что же касается вопросов твоих, то я их тоже задавал в свое время и вот к какому выводу пришел. Может быть, муки наши и боль вовсе не Богу-Отцу нужны? Может быть, мы истинно дети его Оппонента?

– Я думал и об этом, – тихо сказал Арсений Васильевич. – Но тогда в чем смысл Бога-Отца? Заче м Он, если не может справиться со своей Тенью?

Старик ответил не сразу; глаза его стали печальными.

– Не думай пока о сих вещах, родич мой. Тебе ответят, когда ты будешь готов воспринять ответ.

– А я не готов?

– Прости, еще нет. Вот над этим и подумай хорошенько.

Дед ушел по своим делам.

Арсений Васильевич весь долгий дождливый осенний день просидел в светелке, у окна, в неподвижной задумчивости, даже Стешу напугал, что она теребить его стала:

– Что с тобой, дед? Ты заболел?

Он хотел успокоить девочку, отшутиться и вдруг понял, что сыт по горло ожиданием перемен. Надо было либо бежать из сторожки у озера, либо тихо умереть здесь от тоски по былому. Он выбрал первое.

Поздно вечером, уложив Стешу спать, Арсений Васильевич тщательно подготовился к «походу в запределье» и сосредоточился на полном включении внутренней энергетики.

Висок прострелил электрический разряд: «кирпич» внедренного, блокирующего волю дьявольского «чипа» предупреждал его о последствиях такого включения. Однако Арсений Васильевич пошел дальше, упрямо нащупывая канал связи с «менталом» – общим энергоинформационным полем Земли.

Еще одна электрическая искра прошила голову от уха до уха.

Он охнул, погружаясь в яму без дна, заполненную холодной, скользкой на ощупь тьмой. Рванулся вверх изо всех сил… и выпал в знакомое искрящееся коррекционное пространство. Нашел среди светлых волокон «звездочку цели» – Карипазим, устремился к ней сквозь бездну непередаваемых словами ощущений.

«Кирпич» блокирующей программы все еще ворочался в голове, шипел, стрелял искрами, дымился, но Арсений Васильевич уже прорвался в необъятный океан «запредельного пространства» и перестал обращать внимание на необычные переживания.

Мир Карипазима вырос впереди ощутимо твердым горным массивом, раздался вширь, превратился в бесконечную плоскость, уходящую краями в невообразимые дали. Вот и знакомые золотистые россыпи «городов», дымные струи природных образований, меняющие цвет и форму облака растительного покрова. И багрово-черные фонтаны на горизонте, пронизанные яркими «трассерами» «пулеметных очередей» и огненными сполохами взрывов. Судя по всему, мир Карипазима продолжал воевать. Попытки Гольцова-экзора установить здесь иной порядок вещей, заставить его жителей прекратить военные действия, провалились. Для достижения результата необходимо было перемирие, единственно способствующее образованию прочного мира. А его заставили-таки уйти отсюда, запугали, запрограммировали, превратили в обычный ретранслятор коррекции, управляемый дистанционно. Что ж, господа пастухи, мы еще посмотрим, кто кого!

Арсений Васильевич сосредоточился на одном из угрюмых черно-алых фонтанов, одновременно усилием воли возвращая себе видение поля коррекции с его черно-серо-белой мозаикой пятен и клякс, схематически отображающей узлы и зоны энергоинформационных взаимодействий. Напрягся, соединяя все черные кляксы и белые звезды сверкающими паутинками взаимопонимания.

Сознание как бы разделилось на две части: одна часть контролировала физические реалии Карипазима с его текучей, постоянно меняющей формы жизнью, вторая властвовала на символическом событийном пространстве, цветовые комбинации которого зависели от воли оператора.

На миг перед глазами Арсения Васильевича проявился пейзаж чужого мира: необычные геометрически правильные и в то же время асимметричные конструкции, переходящие одна в другую, удивительные светящиеся структуры, сочетающие все возможные овально-сфероидальные линии – ни одного острого угла, ни одной перпендикулярно-плоскостной ориентации, клубы «дыма» зеленого, золотого, серебристого цвета, перистые и чешуйчатые наплывы и горбы – растительность Карипазима. И стремительно скользящие в разных направлениях нечеткие медузоподобные силуэты – то ли жители Карипазима, то ли представители местной фауны.