Кобыла-охранница (ЛП)

Четвёртый этаж, похоже, какое-то время был заброшен. В комнатах тут и там валялись кучи мусора, старые ящики и бочки, использованные ингаляторы для Дэша и пустые бутылки. Ворс ковра под нашими копытами сминался от каждого шага, а острый запах меди был просто везде. В коридоре было так много обломков, что я едва смогла через них пролезть. Большая часть штукатурки раскисла от сырости. Под ней были ржавеющая сталь и крошащийся шлакобетон.

Внезапно коридор кончился: два тяжёлых шкафа и несколько столов перегородили его от стенки до стенки. Я несколько раз толкнула эту баррикаду и вздохнула: ничего кроме жуткого скрипа.

— Может, сможем пройти через одну из этих дверей, — предложила Глори. Проблема с первой дверью была в том, что она оказалась заперта. Решение пришло сразу же: П-21 ведь снова с нами. Раз, два — и готово. Он делал это с такой лёгкостью, что хотелось кричать!

Внутри комната выглядела относительно нетронутой: никакого ненужного барахла, разве что одна стена обвалилась и теперь была до половины засыпана мусором. Болезненно-зелёное свечение терминала, стоящего на столе, придавало обстановке слегка призрачную атмосферу. Несколько испортившихся плакатов, всё ещё висящих на уцелевшей стене, покоробились и потемнели. Они изображали четырёх пони, стоящих на прекрасной сцене перед большим залом.

П-21 прилип к терминалу, в то время как я пыталась сдвинуть корзины, закрывающие дыру в стене. Вода через неё хлестала только так, и я надеялась, что таким образом мы сможем подняться ещё на этаж. Глори обыскивала комнату. Она явно не желала беспокоить кучку костей перед большим изъеденным ржавчиной шкафом.

От терминала раздалось жужжание, затем треск, а потом — голос кобылки:

— «…добралась до Флэнкфурта. Это большой шаг вниз из Кантерлота… и Мейнхэттена… и Хуффингтона.» Громкоговоритель издал расстроенный вздох, который я знала слишком хорошо. «Никто не хочет нас поддерживать после того благотворительного концерта в прошлом году. Ты была права, мне не стоило перечить Министерству Морали. Но то, что они делали, было неправильно! Доходы с концерта предназначались жертвам войны — и семьям пони, и зебрам-беженцам. Мы не пытались помочь врагу!

Я нашла место около клуба. Мне очень хочется, чтобы ты его увидела. Чтобы хоть кто-нибудь его увидел. Знаешь, я никогда не была… общительной…, но мне ужасно хочется, чтобы меня хоть кто-то посетил. Или хотя бы написал мне. Такое чувство, что меня неофициально изгнали из Эквестрии. Все четырёх наших наградили пёсьим билетом. Даже МС во мне „больше не нуждается“».

«Я могу только надеяться, что найду работу у местных аристопони. Их поместья тут повсюду, и они фанаты нашей музыки. Похоже, некоторые бегут в горы, некоторые — толкутся по вагонам к Кантерлоту. Не знаю, что безопасней. Не думаю, что зебры будут тратить жар-бомбу на Флэнкфурт. Для бомбежки найдутся места получше.»

Через треснувшее окно можно было различить светящийся красным кратер на севере. Думать иногда вредно.

«Неважно. Знаю, ты не очень любишь такую музыку, но у меня тут есть записи с нашего последнего совместного концерта. Надеюсь, ты примешь их вместе с моими извинениями. Твоя однажды, и, надеюсь, когда-нибудь снова…»

Но запись зашипела и кончилась.