И он послал своего слугу Итона (англичанина, больше никаких цветных в доме) за Лейном Макгратом, местным шерифом. Двадцать минут спустя старик, испуганно озираясь, вошел в его кабинет. Это был первый раз, когда кто-то из жителей города был допущен на его частную территорию – до этого все встречи происходили за ее пределами, и Лейн, понятное дело, ощущал себя не в своей тарелке. Ясно было, что происходит что-то важное.
Уильямс тянул время, наслаждаясь дискомфортом шерифа.
– Хотите что-нибудь выпить, мистер Макграт?
– Нет, сэр, – ответил шериф.
– А я, пожалуй, выпью бренди. Оно так успокаивает меня… Вы уверены, что не хотите ко мне присоединиться?
– Конечно. То есть я хотел сказать, спасибо, сэр.
Уильямс улыбнулся, разлил коньяк, уселся в кресло напротив Лейна и сделал неспешный глоток.
– Я пригласил вас сюда, чтобы обсудить ситуацию, которая, на мой взгляд, вышла за рамки приличия. Естественно, я говорю о старателе в Каньоне Дьявола, об этом Мерле – так, кажется, его зовут. Люди еще называют его Психованный Мерле.
– Да. Я о нем знаю.
– Значит, вы должны знать, что он живет с китаянкой вопреки законам штата Калифорния и законам природы. – Уильямс подался вперед. – У них даже есть ребенок-полукровка, мерзость в глазах Господа, и они позволяют себе грешить прямо у нас под носом!
– Мерле человек психованный, но никаких проблем он никому не причиняет. – Было видно, что Лейн растерян. – Он никого не трогает, и мы почти не видим его, за исключением тех дней, когда он появляется, чтобы пополнить запасы.
– Я имею в виду совсем не это, мистер Макграт.
Шериф замолчал.
– Я не могу больше мириться с тем, что порок с безнравственностью поселились в нашем чистом, целомудренном местечке. И мы способствуем этому разврату, позволяя ему продолжаться и притворяясь, что мы о нем ничего не знаем…
– Вы хотите, чтобы я выселил Мерле? – спросил шериф, начиная догадываться. – Из его законного жилища?
– Я хочу гораздо большего, – сказал Уильямс.
И улыбнулся.
Они двинулись в Каньон Дьявола на лошадях и пешком, ведомые шерифом и двумя его помощниками.
Уильямс шел прямо за ними, с винтовкой в руках. А дальше, по извилистой дороге, следовала добрая половина населения города, и Уильямс радовался подобному единодушию жителей. Вчера, на городском собрании, все единогласно поддержали его предложение, но говорить всегда легче, чем делать, поэтому очень часто намерения людей и их реальные поступки сильно различаются.
Старатель спокойно мог расстрелять их из своей хибары, но в толпе были десятки людей, и даже Мерле не был настолько психом. Кроме того, шериф объявил об их прибытии у входа в каньон, крикнув: «Мерле! Надо поговорить!» – как будто это было какое-то передвижное городское собрание и они все пришли в такую даль ради праздной болтовни.
Псих заглотнул приманку.
Он не был настолько глуп, чтобы выйти к ним безоружным, но одного удара по голове прикладом винчестера Лейна хватило, чтобы вырубить его, и один из помощников шерифа забрал его оружие.
Китаянки и их дочери нигде не было видно, но Уильямс вместе с толпой горожан устроили облаву возле жилища и обнаружили их прячущимися в углу крохотной шахты, которую Мерле проделал в скале.
Когда все трое были надежно обездвижены, Уильямс взошел на крыльцо и объяснил ситуацию голосом достаточно громким, чтобы было слышно и тем, кто находился в задних рядах.
Он приговорил китаянку к смерти.
Мерле начал драку, настолько отчаянную, что можно было подумать, что он любит эту женщину. Старатель дернулся из стороны в сторону и вырвался из рук шерифа. Винтовку у него отобрали, и она находилась достаточно далеко от него, в руках Кола Блэкмана, бакалейщика, но Мерле двигался быстро – он был мускулистым, жилистым парнем, – поэтому, вырвавшись из рук Лейна, стал хватать с земли камни и изо всей силы бросать их в толпу.
Лейн прострелил ему ногу, и он упал.
После этого события происходили с калейдоскопической быстротой.
Клод, галантерейщик, достал веревку и с помощью Якоба и еще двух мужчин подтащил Мерле к высохшему дереву и вздернул его на ветке.
Девочку Уильямс повесил собственноручно, надев ей петлю на шею, пока она рыдала. Ее мать издавала отвратительные звуки, которые эти люди называют языком, и Уильямс приказал, чтобы ее заставили замолчать. Крошка Эрскин, помощник шерифа, изо всех сил ударил ее по губам. Из разбитого рта хлынула кровь, но она не прекращала кричать до тех пор, пока помощник не заехал ей в живот. Уильямс пристально смотрел в темные, раскосые глаза девочки, увидел ее слезы и резко дернул за веревку, подняв ее в воздух. Она начала свой смертельный танец, похожая на актерку из мюзик-холла. Все смеялись и тыкали в нее пальцами, и Уильямс тоже смеялся.