Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

«…после возмутительного (ибо он был полон личных выпадов) отзыва на "Объективное знание" (который, судя по вашему предисловию, вы писать не хотели и сделали это, лишь повинуясь долгу ученого) и после целого ряда других неспровоцированных личных и публичных нападок (на которые я никогда не отвечал), меня удивляет, что вы осмелились обратиться ко мне с этими двумя письмами… в которых вы заявляете, что обязаны мне всем, что отдаете себе в этом отчет, и что никогда не пытались оскорбить меня, в том числе и в том отзыве.

Я старый человек, но все еще стремлюсь высказать то, что считаю важным (хотя вы, я знаю, с этим не согласны); и, поскольку времени мне осталось мало, продолжать эту переписку я не желаю».

Сторонники Поппера утверждают, что его выпады всегда были направлены против претенциозности в науке — он терпеть не мог тех, кто старался произвести впечатление. Эти выпады никогда не носили личного характера, хотя для тех, кто оказывался под ударом, сам вопрос о том, как отделить академическое от личного, был, наверное, сугубо академическим. Справедливости ради следует отметить, что когда дело касалось грубостей и оскорблений, кое-кто из оппонентов Поппера мог дать ему фору. Лакатос, например, осмеивал лекции бывшего учителя и советовал студентам держаться от него подальше.

Поппер любил и умел конфликтовать, а свойственные ему внезапные вспышки гнева отнюдь не ограничивались университетскими стенами. Он находил своих жертв в самых, казалось бы, неожиданных месгах — например, в гостиницах или аэропортах. За приступом ярости почти неизменно следовал приступ столь же бурного раскаяния.

Арне Петерсен великодушен:

«Я понимал, что эти взрывы эмоций были признаками его недовольства нами, смертными, включая и его самого, нашей леностью, нашим догматизмом. Вот смотрите, в автобиографии он пишет, как еще совсем юным разочаровался в современных философах, старше его по возрасту, на которых он возлагал такие надежды и которые, к его ужасу, так и не сумели разрешить проблемы философии и логики, казавшиеся ему элементарными. Я думаю, его раздражение неповоротливостью и косностью человечества было совершенно справедливым, и жалеть можно лишь о том, что он выражал его в столь резкой манере. Поппер не допускал эмоций в своей философии, но в его жизни, решениях, отношениях с людьми они играли огромную роль. И не следует забывать о невероятной остроте его ума и логического мышления, принесшей ему славу и вызывавшей почтение и трепет. Он был Сократом наших дней».

Однако нельзя сказать, что Попперу импонировал сократовский метод преподавания — вопросы и ответы. Он, правда, любил бывать в окружении студентов, однако работать предпочитал дома и в одиночестве. Поиски своего первого дома в Англии он начал с твердого намерения поселиться настолько далеко от Лондонского университета, насколько дозволяли правила, — в тридцати милях.Эти расчеты привели его в деревню Пенн, где он выбрал дом в самом конце неровной, ухабистой дороги, дабы отбить охоту у любителей ездить в гости, кроме разве что самых решительных. (После смерти жены он переехал в другой загородный дом — в Кенли, на юге Лондона, поближе к семье своего секретаря Мелитты Мью.)