Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Дед и бабушка Людвига по отцовской линии обратились в протестантизм, а еврейские предки со стороны матери с давних пор были христианами и вступали в христианские браки; сама она была католичкой, и Людвига крестили в ее веру. С точки зрения ортодоксально-. го иудаизма Людвиг вообще не был евреем, поскольку еврейкой не была его бабушка с материнской стороны, Мария Штальнер. Но от нацистских преследований это, как мы увидим, не спасало. Обучавшая Витгенштейна в Кембридже русскому языку Фаня Паскаль, размышляя о его происхождении и крещении, делала вывод, что его нельзя считать евреем. В детстве, на Украине, она в полной мере испытала на себе антисемитизм царской России; по ее словам, о таких, как Витгенштейн, ее бабушка говорила: «Немножечко еврей».

Что думали о своих еврейских корнях сам Людвиг, его братья и сестры, — об этом можно судить по-разному. Для начала стоит вспомнить о том, как еще подростками Людвиг и Пауль захотели записаться в один венский спортивный клуб, куда вход евреям был закрыт. Людвиг думал, что невинная ложь позволит им обойти запрет, однако Пауль так не считал — и они нашли другой клуб. Если это правда, то непонятно, как трактовать другой случай: вскоре после аншлюса Пауль, «бледный от ужаса», объявил сестрам: «Мы считаемся евреями». Ужас его был вполне оправдан. В Германии уже три года действовали Нюрнбергские законы, согласно которым все евреи были лишены гражданских прав (оставаясь при этом подданными Германии). Музыкантам-евреям запрещалось выступать с концертами. Вена и Прага были наводнены еврейскими музыкантами из Германии, ищущими работу. Среди знакомых Пауля наверняка были такие люди. Однако его недоумение выглядит странно в свете реалистичности, проявленной им в ситуации со спортивным клубом.

Сохранилось еще одно семейное Предание Витгенштейнов — о том, как Милли, одна из тетушек Людвига, спросила его дядю и своего брата Луиса, «верны ли слухи о том, что они евреи». «Pur sang [чистокровные], — ответил он. — Pur sang». Позже взгляды внучки Милли на их еврейское происхождение сыграют для семьи жизненно важную роль.

И, наконец, сам Людвиг. В начале Первой мировой, отправляясь добровольцем на фронт, он с мрачным предчувствием записал: «Мы можем проиграть эту войну и проиграем, не в этом году, так в следующем. Сама мысль о том, что наш народ будет побежден, страшно угнетает меня, потому что я целиком и полностью немец».

Все эти истории говорят об одном: Витгенштейны так глубоко вросли корнями в культуру католической Вены, что, хотя они и осознавали свое еврейское происхождение, в их жизни оно не играло совсем никакой роли. Они не то чтобы активно отрицали свое еврейство (хотя однажды Людвиг подошел к этому совсем близко, после чего терзался чувством вины) — они его просто не замечали.

И их трудно в этом упрекнуть. Пауль Энгельман, еврей и друг Людвига, утверждал, что Витгенштейн не осознавал своего происхождения вплоть до 1938 года: «В некоторых случаях — взять хотя бы Отто Вейнингера и Карла Крау-са, которыми Людвиг восхищался — явно прослеживается влияние специфического еврейского окружения; и, конечно же, эти люди воспринимали себя как евреев. Но еврейские корни самого Витгенштейна были слишком далеки, чтобы как-то на него повлиять, и он, похоже, вообще не вспоминал о них до самого аншлюса».

Но какое бы впечатление ни производил Витгенштейн на Энгельмана, знавшего его со времен Первой мировой, все-таки в тридцатые годы он пережил глубинное осознание своего еврейства. Именно в этот период он писал размышления о еврействе и составлял «исповеди» в грехах, которые в 1931-м и 1937-м зачитывал избранным друзьям и знакомым — напуганным этими признаниями и зачастую не желающим их слушать. Один из его «грехов» состоял в следующем: он не опроверг заблуждения тех, кто считал, что в нем не три четверти еврейской крови, а всего четверть. Если бы соображения, изложенные ниже, принадлежали перу другого автора (скажем, Т. С. Элиота), их бы заклеймили как откровенно антисемитские: