"Внезапно Витгенштейн вскочил, с кочергой в руках, и в величайшем негодовании принялся доказывать, что "дело" совершенно простое и очевидное. Наблюдать, как рассвирепевший человек посреди комнаты неистово размахивает кочергой, было страшно, хотелось забиться подальше в угол. Мне, честное слово, показалось в тот миг, что он помешался".
Еще одно свидетельство того, что Витгенштейн был способен ударить, мы находим в его собственных записях:
«Порой, приходя в ярость, я колочу по земле или по дереву тростью или тем, что попадется под руку. Конечно же, я не думаю, что земля в чем-то виновата, и не надеюсь, что мне полегчает. Я просто даю выход гневу. Таковы все ритуалы… Здесь важно сходство с актом наказания — но это не более чем сходство».
Для Витгенштейна — «не более чем сходство» с актом наказания; ну, а для тех, кому он грозил? Поппер в
17
Траектории успеха
В нем была гордыня Люцифера.
Я думаю, успех — большей частью дело случая. У него мало общего с достоинствами; во всех областях жизни есть великое множество достойнейших людей, которые так и не добились успеха.
О ком думал Поппер, когда в семидесятые годы писал эти слова?
Если можно выделить главное различие между судьбами Витгенштейна и Поппера, то это как раз траектория их карьеры. И в этом — еще один ключ к разгадке конфликта в комнате НЗ и к ответу на вопрос, не представил ли Поппер этот конфликт в ложном свете. Витгенштейн, несмотря на все свои странности, из-за которых с ним так трудно было работать, всегда находил в Кембридже источник поддержки, в то время как Поппер много лет был в академическом мире аутсайдером. Самые плодотворные годы жизни он провел в тени Витгенштейна, и это было для него большим несчастьем.
Отношения Витгенштейна с университетским истеблишментом можно охарактеризовать как «любовь-ненависть»: Кембридж был во власти его чар, сам же он с трудом выносил этот древний университет, но до самой смерти возвращался в него снова и снова.
Буквально с того самого момента, как он в 1911 году без предупреждения явился к Бертрану Расселу в Трини-ти-колледж, его исключительная одаренность ни у кого не вызывала сомнений. Интеллектуальная кембриджская элита была от него без ума. В 1912 году, несмотря на протесты Рассела, Витгенштейн принял приглашение в братство «Апостолы», предназначенное, по словам социалистки Беатрис Уэбб, «для тех, кто стремился к изысканному общению в узком кругу избранных». Рассел предвидел, какое отвращение вызовет у Витгенштейна подобный стиль отношений. Среди «апостолов» в то время задавал тон Блумсберийский кружок с его гомосексуальной эстетикой — Мейнард Кейнс, Литтон Стрейчи, Руперт Брук. Рассела «апостолы» обвиняли в том, что он прячет от них австрийского красавца и гения. Витгенштейна же, как и предсказывал Рассел, оттолкнул манерный и самодовольный тон собраний «апостолов». Он покинул этот кружок, но, вопреки всем традициям — и это многое говорит о его популярности, — был снова избран его членом, когда в 1929 году вернулся в Кембридж из Вены. Кейнс устроил обед в его честь; одним из почетных гостей был Энтони Блант.