Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

С точки зрения Поппера, наследника великой философской традиции, существовало множество настоящих проблем, достойных внимания философов: от структуры общества до природы науки, от отношений между духом и телом до смысла бесконечности, вероятности и причинности. В драме, разыгравшейся в аудитории НЗ, фоном служили сразу несколько из этих тем.

Когда Витгенштейн потребовал привести примеры проблем, не могло быть никаких сомнений, что одной из первых Поппер назовет «индукцию» («Взойдет ли солнце завтра?»). Проблему индукции Поппер использовал для критики принципа верификации, и именно это стало причиной его напряженных отношений с Венским кружком; в прошлое свое появление в логове Клуба моральных наук он тоже говорил об индукции, и в 1946 году был по-прежнему одержим ею. Он считал, что ему удалось разгадать эту загадку. Утверждают, что в последние годы жизни любые попытки «воскресить» эту проблему приводили его в бешенство — словно кто-то у него на глазах пытался склеить обломки поверженного им идола.

Как уже говорилось, Подпер объявил, что принцип верификации несостоятелен, поскольку основан на индуктивном мышлении, и выдвинул в противовес ему собственный критерий — так называемый принцип фальсифицируемости, или опровержимости, позволяющий отличить не смысл от бессмыслицы, но науку от псевдонауки. Однако и этому принципу досталось от критиков. Доказывали — в том числе и Имре Лакатос, бывший ученик, а потом заклятый враг Поппера, — что некоторые теории просто обязаны пережить попытку их опровергнуть, а некоторые великие теории пережили ее на ранних стадиях. Бывают случаи, когда опровержению подлежат не гипотезы, а эксперимент. Так, когда ученые, проверяя гравитационную теорию Галилея, бросали в ствол шахты стальные шарики разной массы, то, что поначалу казалось опровержением теории, впоследствии оказалось свидетельством влияния внешнего фактора — а именно железной руды. Один аномальный результат — не повод отвергать здравую теорию.

Лакатос, помимо прочего, утверждал, что о гипотезе нельзя судить лишь по количеству и смелости ее предсказаний. В первую очередь интерес представляют предсказания уникальные, не выдвигаемые другими теориями, — иначе проверка позволяла бы подтвердить несколько теорий одновременно. Если человек, неподвижно стоя на земле, бросает камень, то предсказания ньютоновой физики и физики Эйнштейна о том, куда этот камень приземлится, будут примерно одинаковы; а если бросать камень с космического корабля, то предсказания эти будут принципиально разными. Но если это верно, то выходит, что в науке есть субъективный, социологический компонент: теорию следует оценивать не на фоне реальности, а на фоне других современных ей предположений.

Поппер считал, что его теория неуязвима для такого рода ядовитых стрел. Однако наиболее серьезной критике он подвергся за то, что вопреки своим громким заявлениям, ему так и не удалось разрешить юмов-скую проблему индукции. Критики утверждали, что Поппер не дал удовлетворительного ответа на вопрос, предложенный Имре Лакатосом: почему человеку не следует прыгать с Эйфелевой башни. Под действием гравитации человек очень скоро достигнет земли и разобьется в лепешку — это подтверждено бесчисленными несчастными случаями и самоубийствами. Однако, как отмечал Поппер, из того, что это повторялось бессчетное множество раз, логически не следует, что очередного прыгуна ждет такая же участь. Как бы то ни было, если не верить, что прошлое хотя бы отчасти позволяет судить о будущем, то нет причин не прыгать.

Независимо от того, удалось ли Попперу дать удовлетворительный ответ на эти возражения, он ни на миг не сомневался, что в исследованиях языка его не найти. Свой подход к индукции он изложил в «Logik der Forschung», однако в 1946 году эта книга была еще практически неизвестна англоязычному миру. Через два дня после собрания в Клубе моральных наук Поппер в письме к Расселу сделал приписку: он готов объяснить свое решение двухсотлетней проблемы индукции. Объяснение, сообщает он своему кумиру, не займет много времени: ему потребуется всего двадцать минут.

Еще одна философская тема, о которой мы до сих пор упоминали только вскользь, но которая не могла не всплыть в тот вечер, — вероятность. Большинство кембриджских преподавателей было уверено, что проблемы вероятности никак не разрешить простым распутыванием лингвистических затруднений.