Кочевая кровь

Утром, часов в одиннадцать, мы с Татьяной вошли в роддом со служебного входа. Молоденькая акушерка вынесла нам запеленатого младенца. Ребенок спал.

– Привет, Танюха! – акушерка хотела сунуть младенца мне, но я запротестовал.

– Нет, нет! Я боюсь ее на руки брать. Она такая маленькая, как кукла.

– Ничего, – подбодрила меня акушерка, – это только вначале страшно, потом привыкнешь.

Колосова и акушерка стали болтать об общих знакомых, а я разглядывал новорожденную. Сколько я видел в кино младенцев, все какие-то страшненькие, сморщенные, кричат. Дочь Натальи была не такой. Она была хорошенькой, с гладким личиком.

– Как мне увидеть ее глаза, – дрожащим голосом спросил я. – Может быть, ее легонько ущипнуть?

В ответ девочка раскрыла глаза и посмотрела на меня. Взгляд ее огромных голубых глаз был вполне осмысленным. Она молча рассматривала меня, а я, как завороженный, смотрел на нее.

«Она уже все понимает, – с ужасом подумал я. – Она знает, что я ее отец. Сейчас скажет: «Папаня, пошли домой! Здесь скучно, а молоко из бутылочки я могу и дома хлебать». Когда она начнет говорить? Интересно, у нее зубы уже есть или еще нет?»

– Вся в папу, – отвлеклась от Колосовой акушерка.

– Да ну, – усомнился я. – Она еще ни на кого не похожа.

– Как же «не похожа»! Носик папин, глазки. Танюха, скажи, девочка ведь – вылитый отец!

– Похожа, – согласилась Колосова. – Ну что, насмотрелся? Пошли, людям работать надо.

Я хотел на прощание коснуться младенца губами, но акушерка не дала.

– Выпишут из роддома, тогда целуй ребенка сколько захочешь. У нас – нельзя.

Мы вышли с Татьяной на крыльцо. Я обнял ее, чмокнул в щеку.

– Танюша, спасибо за все!

– Не боишься, что мамаша увидит? – кивнула она на окна роддома.

– Ее мамаша мне не жена, и я перед ней отчитываться не собираюсь.

Мы договорились, когда встретимся в следующий раз, и я бесцельно пошел неведомо куда. Пройдя большой круг по дворам, я вышел к гастроному.

«Надо выпить, – решил я. – Такое событие бывает раз в жизни. Как она смотрела на меня! Кто сказал, что младенцы ничего не понимают? Фигня. Она уже все понимает, просто говорить не может».

Винный отдел в магазине еще не работал. Я зашел в гастроном с черного хода, постучался в кабинет к директору, предъявил служебное удостоверение и попросил продать бутылку водки. Директриса скорчила презрительную гримасу, но за бутылкой сходила.

С водкой в руках я пошел в сквер у областной библиотеки.

«Зайду в кусты, открою бутылку и выпью из горла, сколько смогу. Потом посмотрю, что дальше делать».

Место в кустах было занято. Трое бичей потрепанного вида сидели на траве. Перед ними была расстелена газетка, из обшарпанной хозяйственной сумки выглядывало горлышко «огнетушителя» – мужики собрались выпивать. Увидев меня, все трое напряглись. По глазам они поняли, что я – мент, но зачем милиционер может забраться в гущу кустарника с бутылкой водки в руках? Старший из бичей, самый опытный и решительный встал, отряхнул брюки.

– Командир, – сказал он, – мы никому не мешаем, вино не пьем. Мы просто сели передохнуть перед работой.

– Ребенок родился голубоглазым, – сказал я бичу.

Он сделал губы трубочкой, обернулся, посмотрел на ничего не понимающих друзей.

– Позволь полюбопытствовать, – вежливо обратился ко мне бич, – мы должны огорчиться, что ребенок родился голубоглазым, или это повод для радости?

– Это повод выпить!

Я отдал ничего не понимающим бичам водку и пошел на работу.