Кочевая жизнь в Сибири

Был мрачный осенний вечер, резкий северо-восточный ветер, дувший с белоснежного отрога Станового хребта, недвусмысленно напоминал о приближении зимы. Море, однако, было сравнительно спокойным, и до тех пор, пока мы не вышли в залив, мысль о возможной опасности даже не приходила мне в голову. Но когда мы вышли из-за укрытия высокого скалистого берега, ветер и волнение заметно усилились, а угрюмое небо ещё больше потемнело, предупреждая нас о плохой погоде. Было бы благоразумно, пока ещё светло, лечь в дрейф и взять риф, или даже два, но Гек, управлявший лодкой, не посчитал это нужным, а через час, когда необходимость рифов стала очевидной уже для всех, волнение усилилось настолько, что мы не осмеливались повернуть, опасаясь опрокинуться или зачерпнуть бортом слишком много воды. В результате мы продолжали идти впереди поднимающегося шторма, сильно раскачиваясь и надеясь скоро увидеть огни «Онварда».

Самое опасное в плавании в маленькой парусной лодке при сильном волнении – это идти прямо по ветру, курсом фордевинд. Когда вы плывете курсом бейдевинд – под острым углом против ветра, вы можете в случае необходимости привестись к ветру или разрезать крутую волну носом судна; но когда вы несётесь по ветру, вы почти беспомощны. Вы не можете ни повернуть против ветра, ни распустить паруса, ни вообще поставить свою лодку в какое-либо безопасное положение в бушующем море. При сильной качке конец гика может зарыться в воду, и вас положит на борт. Каждый раз, когда вы поднимаетесь на гребень крутой волны, руль лодки выходит из воды, и нос её рыскает, создавая опасность переворота.

Гек, управлявший нашим шлюпом, был неплохим моряком, но по мере того, как усиливался ветер и сгущалась тьма, а волнение поднималось всё выше и выше, стало ясно, что только необыкновенная удача позволит нам благополучно добраться до корабля. Мы почти не набирали воды, разве что время от времени нас окатывало брызгами, но лодка очень опасно рыскала, взбираясь на высокие волны с белыми гребнями, и я боялся, что рано или поздно её развернёт так сильно, что даже при самом искусном владении рулём нас неизбежно перевернёт.

Было очень темно, я потерял из виду землю и не знал точно, в какой части залива мы были, когда случилась катастрофа. Шлюп поднялся на необычайно высокой волне, на мгновение завис на гребне, а затем, широко развернувшись вправо так, что руль был не в силах это остановить, нырнул боком во впадину между волн и сильно накренился влево, высоко задрав гик в штормовое небо. Когда я увидел, как грот-парус на мгновение дрогнул, хлопнул раз или два, а затем внезапно завернулся по ветру, я понял, что сейчас произойдет и закричал изо всех сил: «Гек, берегись! Гик!», а сам инстинктивно бросился на дно лодки, чтобы спастись от удара тяжелой снастью. С громким хлопком длинный гик со страшной силой пронесся от правого борта до левого, сбив за борт Боушера и сломав мачту. Шлюп остановился, запутавшись в парусах и снастях, и в следующее мгновение громадная волна обрушился на него, наполнив до краёв белой пеной. На секунду мне показалось, что судно тонет, но когда я поднялся на корточки и протёр глаза от соленой воды, то увидел, что оно заполнено водой меньше, чем наполовину, и если мы будем быстро и энергично вычерпывать воду, то сможем удержать его на плаву.

– Выливай воду! Быстро! Шляпами! – крикнул я и стал вычерпывать воду своим меховым капюшоном.

Как оказалось, восемь человек, отчаянно борющихся за свои жизни, с помощью только шляп и фуражек, могут за очень короткое время выбросить из лодки громадное количество воды, так что через пять-десять минут первая опасность потонуть миновала. Боушер, который был хорошим пловцом и не сильно пострадал от гика, забрался обратно в лодку, мы срезали стоячий такелаж, освободили шлюп от путаницы снастей и подняли на борт промокший грот, затем, привязав его угол к обрубку мачты, мы расправили парусину так, чтобы она наполнился ветром и дал лодке возможность слушаться руля. Под влиянием этого лоскутка ткани шлюп медленно развернулся поперёк волн, его перестало захлёстывать и, отжав наши шапки и одежду, мы, наконец, вздохнули свободнее.