Кочевая жизнь в Сибири

В тот же день нам довелось побывать у исправника, и в ходе беседы мы упомянули об анадырской болезни и рассказали некоторые из историй, которые мы услышали от Падерина. Исправник, скептически относившийся вообще ко всему и особенно к этому, сказал, что он часто слышал об этой болезни, и что его жена твёрдо верила в неё, но, по его мнению, это был просто обман, который не заслуживал никакого другого лечения, кроме сурового телесного наказания. Русское крестьянство, по его словам, очень суеверно и верит во всё, что угодно, а анадырская болезнь была отчасти заблуждением, а отчасти хитростью, которую женщины применяли с корыстными целями. Например, женщина, которая хотела новую шляпку и не могла получить её обычными уговорами, находила очень удобным в качестве последнего средства впасть в транс и потребовать шляпку как физиологическую необходимость. Если муж всё ещё оставался непреклонным, нескольких хорошо исполненных конвульсий и пары песен на так называемом «якутском» оказывались достаточно убедительными. Затем он рассказал о русском купце, на жену которого напала анадырская болезнь и который действительно совершил путешествие зимой из Гижиги до Ямска на расстояние 300 верст, чтобы раздобыть шёлковое платье, о котором она просила! Конечно, женщины не всегда просят предметы, которые они обычно хотят в здоровом состоянии. Иначе это возбудило бы подозрения их мужей, отцов и братьев и привело бы к ненужным расспросам. Чтобы избежать этого и скрыть от мужчин истинную природу обмана, женщины часто просят собак, сани, топоры и подобные предметы, которые им на самом деле не нужны, и таким образом убеждают своих доверчивых родственников, что их требования управляются только болезненным капризом и не имеют в виду никакой определенной цели. Таково было рационалистическое объяснение, данное исправником любопытному явлению, известному как анадырская болезнь, и хотя оно лишь доказывало, что женщины более коварны, а мужчины – более доверчивы, чем я предполагал, я не мог не признать, что толкование это было довольно правдоподобным и объясняло большинство симптомов.

Принимая во внимание эту замечательную женскую стратегию, наши сильные духом женщины в Америке должны признать, что их сибирские сестры проявляют бо́льшую изобретательность в получении своих прав и искуснее манипулируют своими господами и хозяевами, чем это было продемонстрировано всеми женскими правозащитными ассоциациями в христианском мире. Изобретение воображаемой болезни с такими специфическими симптомами, распространение её как эпидемии по всей стране и использование в качестве отмычки для взлома мужских кошельков и удовлетворения своих потребностей – это величайший триумф, которого женская хитрость когда-либо достигала над мужской глупостью.

Откровения исправника подействовали на Додда весьма своеобразно. Он заявил, что чувствует некоторые симптомы анадырской болезни и уверен, что ему суждено стать очередной жертвой коварной болезни. Поэтому он просил майора не удивляться, если он когда-нибудь застанет его дома в сильных конвульсиях, поющим «Янки Дудл» на якутском языке и требующим вернуть ему задолженность по зарплате! Майор заверил его, что в случае такого чрезвычайного положения он будет вынужден прибегнуть к помощи исправника, а именно: двадцать ударов плетью по голой спине, и посоветовал ему отложить свои конвульсии до тех пор, пока бухгалтерия Сибирской Экспедиции не будет в состоянии удовлетворить его требования.

Наша жизнь в Гижиге в начале июня была гораздо лучше по сравнению с предыдущими шестью месяцами. Погода была в целом тёплая и приятная, холмы и долины зеленели пышной растительностью, световой день стал круглосуточным, и нам ничего не оставалось делать, как бродить по окрестностям с ружьём, время от времени плавать на лодке к устью реки посмотреть, не пришло ли судно и планировать всевозможные развлечения, чтобы скоротать время.

Ночи были самой прекрасной частью суток, но постоянный свет казался нам поначалу ещё более странным, чем почти вечная тьма зимой. Мы никак не могли понять, когда закончился один день и начался другой, или когда пришло время ложиться спать. Нам казалось нелепым отходить ко сну ещё до захода солнца, но если мы этого не делали, то оно непременно вставало прежде, чем мы успевали заснуть, и тогда лежать в постели было так же нелепо, как и до захода. В конце концов мы устранили это противоречие: закрыли окна деревянными ставнями и зажгли внутри свечи, сумев таким образом убедить наши неверующие чувства, что сейчас ночь, хотя солнце снаружи сияло, как в полдень. Однако когда мы просыпались, возникала другая трудность. Мы сегодня ложились спать? Или это было вчера? А сколько сейчас времени? Сегодня, вчера и завтра – всё перемешалось, и мы перестали отличать одно от другого. Я поймал себя на том, что в течение одних суток делал две записи в своем дневнике, ошибочно полагая, что прошло два дня.